Орельен. Том 2

Ушла лишь для того, чтобы снова вернуться. С купленной провизией. С какими-то коробками, ветчиной, хлебом. Похоже было, что она снаряжает экспедицию, собирающуюся переплыть на плоту Атлантический океан. Даже не забыла купить огромную коробку бисквитов. Орельен окончательно потерял терпение. Теперь мадам Дювинь может уйти. Ушла!

Ожидание становилось непереносимым. Съестные припасы были кучей свалены на кухонном столе. Орельен к ним не притронулся. Аппетит пропал. Есть с утра холодное мясо… Вдруг раздался звонок. Орельен как сумасшедший бросился к дверям.

Оказалось, это типографский рассыльный. Он принес календарь. И вручил его с новогодней улыбкой. Вслед за рассыльным явился муж привратницы. На лестнице пахнет газом. Не слыхал ли мосье Лертилуа какого-нибудь подозрительного шума? Я пришел посмотреть, не у вас ли утечка? Нет, в квартире мосье Лертилуа никакой утечки газа не было.

В конце концов Орельен все же проглотил наспех кусок ветчины с куском хлеба. И сразу же ему показалось, что он весь какой-то грязный; он вычистил зубы, вымыл руки, но ощущение грязи не прошло, — тогда он разделся и встал под душ. Ему послышался голос Армандины: «После завтрака душ?» — ибо сестра Орельена испытывала наследственный в семье Лертилуа страх перед нарушением пищеварения. Однако Орельен даже не улыбнулся. Он злился. С чувством облегчения он подумал, что, разделавшись с Сен-Женэ, навсегда и окончательно порвет все связи с родней. Да, да, в тысячу раз лучше поместить свои деньги в дело Эдмона, чем ввязываться в семейные аферы! Хватит, все кончено!

Он уже не ждал Береники. Каждая уходившая минута делала все более и более невероятным ее приход или даже телефонный звонок. Он глядел, глядел на маску, на лицо женщины, умершей от любви. Без конца он мог смотреть на эту маску, любоваться пробегающими по ней бликами света. Он раздвинул занавеси как можно шире, чтобы дневной свет свободно падал на белый гипс. Он не ждал Береники. Твердил себе, что не ждет. Слезы подступали к его глазам. Он слышал, как в коридоре, примыкающем к его квартире, кто-то ходит взад и вперед. Это пришел чинить трубу газовщик. Если Береника вдруг явится, — звук ее шагов потонет в этих шумах: вот с грохотом передвинули паяльную лампу, бросили на пол мешок с звякнувшим инструментом, вот прошагал рабочий… Теперь уж она не придет! Кто-то кашлянул за дверью. Потом все смолкло. День медленно угасал за окном. По бледному небу Парижа пробежали темные отсветы. Все это бесплодное ожидание вбирал в себя висевший на стене гипс. Орельену казалось, что он ждет уже века и века. Должно быть, он ужасно состарился. Он стал переставлять вещи с места на место. Опрокинул рекламную пепельницу «Абдулла», и на пол посыпался пепел, окурки сигарет, спички с обуглившимися кончиками. Сидя на корточках, он собирал с полу всю эту мерзость и подумывал о том, что придется почистить ковер, как вдруг позвонили.

Нет, это невозможно. Это не она. Он постарался скрыть следы преступления, сокрушенно оглядел свои грязные руки. Надо бы сначала их помыть. У дверей позвонили снова. Она ждет, она в нетерпении. Это уж чересчур. Но поскольку это не она… Орельен отпер дверь и увидел на пороге Блеза Амберьо.

XLVII

— Не тех женщин бойся, с которыми спишь, а тех, с которыми не спишь: от них все беды…

После этого афоризма, изреченного художником, в комнате воцарилось гнетущее молчание.

Оба они сидели у камина в надвигающемся сумраке, сидели ссутулясь, глядя на веселую игру огня. Вот уже целый час или около того они говорили, не умолкая. Обоих давило бремя, которое казалось еще тяжелее оттого, что кончался год. Сначала дядя Блез пытался было хорохориться, лукавить, делал вид, что забрел к Орельену случайно, без цели, словом, от нечего делать. Однако вскоре пришлось бросить игру и выложить всю правду. Хотя Орельен и понимал, что дядя явился к нему неспроста, но этого он уж никак не ожидал: ему казалось невероятным, что Береника виделась с художником, тайком от него. Почему, зачем? Выходит, Блез пришел по ее поручению. Дядя виделся с ней и не раз. И это в те дни, когда с ней никак не удавалось встретиться ему, Орельену, из-за Бланшетты… Во всяком случае, она старалась уверить, что из-за Бланшетты… Она пожелала увидеть Блеза. Назначила ему свидание. И долго с ним разговаривала. Сказала ему то, что скрывала от Орельена. Приходила к Блезу вторично. Взяла его в поверенные. Его, Блеза. Дядю Блеза. А тем временем Орельен умирал от тоски…

— Послушай, мальчик… Только ты не расстраивайся… Плевал я на чужие дела, в жизни в них не вмешивался. Ну, скажи сам, хоть раз я к тебе с чем-нибудь таким приставал? Нет. Вот видишь. Это сама она захотела. Я же не знал, что дело серьезное. И с твоей и с ее стороны. Когда я услышал, о чем идет речь, я сразу ей заявил: нет уж, увольте. С меня хватит!

Старик не знал, как приступить к рассказу. Его даже в жар бросило. Молча он покусывал свои пышные усы. Из его довольно туманных объяснений получалось, что Береника… да, Береника поручила ему, дяде Блезу, сказать Орельену, что она его не любит.