Оренбург

Деятельность подпольной организации тревожила дутовцев. Атаман потребовал от своей контрразведки немедленно уничтожить большевистское подполье[259]. Начальник отдела охраны дутовского войска 9 октября 1918 года на имя начальника городской милиции написал: «Мною получены сведения, что в Оренбург прибывают казаки и солдаты, бежавшие из плена, которые разъезжаются по станицам и деревням и там ведут пропаганду в пользу большевиков».

В одном из приказов Дутова от 12 ноября 1918 года отмечалось: «Наши противники — большевики... стали вести борьбу подпольно, разбрасывая прокламации, писать письма, вообще начали агитацию среди войск»[260]...

Дутов предпринял жестокие меры для ликвидации большевистского подполья, потребовал от своей контрразведки немедленно изловить всех подпольщиков, жестоко расправиться с ними. В числе тех, кого дутовцы схватили, были Михаил Бурзянцев и его жена. Михаила зарубили сразу, а жену по приказу Дутова зверски казнили вместе с ребенком после его рождения. Был схвачен и расстрелян проводивший большую работу в селах и станицах председатель Оренбургского губкома РКП (б) С. А. Кичигин.

Дутовцам удалось выследить и Бахтигарея Шафеева, который по заданию Оренбургского губкома РКП (б) проводил агитацию среди мусульман на территории, занятой дутовцами, в частности в Татарской Каргале, в селе Иманкулово, деревне Каган (ныне Саракташского района). Именно здесь Бахтигарея схватили и отправили в Оренбург. Его долго пытали в Караван-Сарае, но Шафеев не выдал товарищей. Молодого большевика расстреляли у обочины дороги, невдалеке от Зауральной рощи.

Но, несмотря на репрессии, подполье продолжало действовать.

Для укрепления своих сил Дутов решил объявить мобилизацию. Тем призывникам, которые не повинуются, грозила казнь. Однако эти угрозы мало действовали. Молодой большевик Семен Рукавицын сумел тогда сплотить вокруг себя группу молодых рабочих, опираясь на которую, удалось организовать бойкот дутовской мобилизации. Даже те, кто получил обмундирование и оружие, стали разбегаться. На их поиски в села губернии направлялись отряды. Тех, кого удавалось схватить, пороли до полусмерти, везли в город. Зверства карателей усиливали ненависть к дутовцам. Мобилизация, в основном, потерпела крах.

Особое внимание подпольщики уделяли работе среди казаков и их деятельность не проходила бесследно. В докладе начальника штаба обороны Оренбургского казачьего войска 15 августа 1918 года отмечалось: «настроение казаков-фронтовиков продолжает быть ненадежным, в особенности это проявляется в станице Сакмарской, где среди фронтовиков имеется много сторонников большевизма»[261]. В результате не только фронтовики, но и часть трудовой казачьей молодежи решительно выступала против службы в дутовской армии. Рассказывая об этом, газета «Правда» в начале января 1919 года сообщала: «На днях в Оренбурге расстреляно 250 казаков, категорически отказавшихся выступать против Красной Армии. Молодые казаки идут в ряды белых войск исключительно под угрозой жестоких наказаний».

Вскоре после того, как Колчак пришел к власти в Омске (18 ноября 1918 года), Дутов заявил о своем подчинении «Верховному» правителю. Между ними устанавливается тесная связь, осуществлявшаяся по секретному проводу. Прошло несколько недель, и Колчак обратился к Дутову с несколькими тревожными телеграммами, в которых сообщал о том, что произошла «утечка» секретной информации, в результате которой наиболее важные эшелоны, направленные Колчаком Дутову, взлетели в воздух. Дутовская контрразведка сбилась с ног, чтобы схватить связиста, сообщавшего секретные сведения руководителям подполья. Но долго их поиски были безрезультатными. И только незадолго до освобождения Оренбурга, когда Дутов отдал приказ о переходе в наступление на одном из участков фронта, было передано распоряжение об отступлении. Именно тогда и был схвачен и затем расстрелян телеграфист Василий Харченко, информация которого облегчила наступление красных частей на Оренбург.

С июля 1918-го по январь 1919 года в Оренбурге был расстрелян каждый сотый житель города. Но и на пороге смерти борцы за Советскую власть твердо верили в неизбежность краха контрреволюции. Незадолго до расстрела молодой слесарь Оренбургского депо Иван Духанин в своем предсмертном письме писал: «Приговор надо мной уже совершен, жизни часы... сочтены, об одном прошу вас, дорогие родители, не плачьте обо мне. Я уверен, что скоро эта власть потонет в своей крови». Он, как и другие товарищи, был уверен, что боролся за правое дело. С такой же верой сражались и сторонники белого движения. Одни воевали за новую Россию, другие за старую. Пройдут годы, и станет до боли понятно, что Отечество-то одно... В этом и трагедия гражданской войны.

Во многих селах крестьянство не ограничивалось пассивным сопротивлением Дутову. Террор карательных отрядов, тяжелые контрибуции на бедняцко-середняцкую часть населения вызывали открытые вооруженные выступления. Восстания были в селах Илькулгане, Каратай, Барсово, пылали крестьянские восстания в Бузулукском уезде.