Оренбургский владыка

Все ждут сигнала, чтобы подняться и ударить по советской власти.

– Вот им! – Давыдов ткнул кукишем в пространство перед собой.

– Не знаю, им или нам… Силы у них собраны большие.

– Какова конечная цель у беляков? Вернуть царя? Созвать Учредительное собрание?

– В точку попал, товарищ Давыдов: созвать Учредительное собрание.

– Лихо! – Давыдов покрутил головой. – Очень лихо! Значит, подпольные группы только ждут щелчка?.. Пхе! Разведкой у них командует все тот же лысый попик?

– Так точно. Отец Иона. Очень неглупый, замечу, человек. Опасный противник. Многие зовут его святым. В походе против нас собирается использовать икону Табынской Божией Матери. Икона чудотворная, ей поклоняются.

– Когда Дутов намерен выступить?

– Это неведомо никому. В том числе, по-моему, и самому Дутову.

– Его надо бы убрать до всех походов. Выдрать с корнем… Этого еще не хватало – подполье в Верном! Вот удивится товарищ Пятницкий, – Давыдов говорил, говорил, а думал о чем-то своем, далеком, находящимся за стенами этой запыленной комнаты.

– Надо убрать Дутова, я согласен. Но как? Вот этот вопрос я решить пока не могу.

– Решай, решай… Ты – человек умный, отважный, поэтому партия и доверила тебе это ответственное дело.

– В крепости у Дутова силы небольшие, всего пятьсот человек казаков, все без винтовок – плетками отстегать можно, но недалеко от границы находится генерал Багич, а это уже серьезно. Это – шесть тысяч человек. Из них хорошо вооружены – хоть сейчас в атаку, – две тысячи человек. Четыре пулемета и два новеньких скорострельных орудия. С такими силами можно хоть на Верный идти, хоть на Семипалатинск.

– Неплохо бы и на Багича накинуть мешок.

– На двух медведей сразу – исключено.

– И все равно надо поломать над этим голову, Касымхан. Иначе Дутов наши собственные сломает. Так что думай, друг, думай.

Когда Чанышев ушел, Давыдов отодвинул в сторону горбушку хлеба, револьвер, оперся о стол тяжелыми локтями и погрузился в свои невеселые мысли. Если Дутов бросит на территорию Советской России шесть тысяч человек – его не сдержать.

Он здесь все смешает с землей, с огнем, цветущий край превратит в сплошной могильник. Давыдов сжал зубы, услышал недобрый костяной скрип.

Надо было что-то придумать. Ясно одно – пока Дутов жив, пока ходит по земле, дышит и трескает по утрам яичницу с салом, – покоя не будет. А покой нужен, очень нужен.

Удалову повезло – он нашел Ергаш-Бея, затем снова побывал у Дутова, потом завернул в Джаркент и обо всем доложил Давыдову. Замолчал, глянул вопросительно на своего нового начальника и, со вздохом опустив голову, стал рассматривать потрепанные, в порезах и свищах головки кожаных сапог.

Давыдов, понимая, что беспокоит бывшего сапожника, положил ему руку на плечо.

– Ты это, мил человек… За женку свою не беспокойся. Нашли мы ее в Оренбурге, все с ней в порядке – жива и здорова. Продуктов ей кое-каких подкинули…

– Спасибо, – шевельнул белыми сухими губами Удалов.

– Все у нее хорошо, тебе привет передает и желает, чтобы поскорее вернулся домой.

Удалов, ощущая, как у него задрожали губы, приложил к ним ладонь.

– Спасибо, – вторично спорхнуло с языка у него едва слышное. Он неловко поклонился Давыдову.

– Чего там, – Давыдов, ощущая себя этаким волшебником, который может все, все ему по силам, – небрежно махнул рукой. – Напиши ей письмецо, мы передадим…

– Письмецо? – вид у Удалова сделался совсем ошалелым, губы запрыгали. – Письмецо… – Он сунул руку за пазуху, расстегнул подкладку, зашпиленную на две булавки и извлек мятый, склеенный из плотной бумаги конверт. – Вот.

– Что это?

– Послание атамана Дутова Ергаш-Бею.

– Фью-ю-ють, – не удержался Давыдов, присвистнул, взял конверт в руки с некой опаскою, будто тот был начинен гремучей смесью. – Ну ты и молодец-удалец, паря… Большой удалец!

В следующую минуту Давыдов разложил конверт на столе, как некую дорогую вещь, начал суетиться над ним, ахать, охать, стараясь выяснить, каким клеем он склеен. Потом выкрикнул по-вороньи гортанно: «Гхэ!» и запалил свечу. Установив ее поровнее на столе, коснулся краем конверта пламени. Запахло жженой бумагой, еще чем-то, то ли мясным, то ли молочным. Удалов не выдержал и испуганно вскричал:

– Сгорит!

– Тихо, родимый, – остановил его Давыдов, – ничего никогда у нас не горит. Мы этому ремеслу обучены весьма основательно.

Давыдов медленно повел склеенным краем конверта по пламени. Бумага начала раскрываться с тихим треском сама собою, – Давыдов действительно оказался большим мастаком по этой части. Через несколько минут он держал послание Дутова в руках.