Оренбургский владыка

– Хорошая новость! – одобрил это дело Сенька и, воодушевляясь на будущие подвиги, поправил усы. – Ежели дело так и дальше пойдет, то красное Семиречье скоро присоединится к Суйдуну.

Ободряющую весть принес верный человек атамана – начальник джаркентской милиции. Фамилии его Кривоносов не знал, да и зачем ему ее знать. В четырнадцать сорок этот человек в сопровождении двух своих спутников, – видать охранников, – пришел в дом Дутова.

– Мне бы к Александру Ильичу, – попросился гость на прием, – есть очень важное сообщение.

– Александр Ильич работает, сейчас принять никак не сможет, – ответил Сенька, – велел до шести часов вечера никого не пускать, даже начальника штаба.

– Вот нелады, – с досадою вздохнул гость, – тут такие новости, такие новости…

– Какие? – строго спросил Сенька. – Если, конечно, не секрет.

«Секреты» эти Чанышев выдавать не боялся – все они были профильтрованы на той стороне, отобраны и дополнены разными комментариями. Частично комментарии эти соответствовали реальному положению вещей, частично нет.

– Под Джаркентом восстал пятый полк. Надоела солдатам красная власть, – переходя на шепот и делая заговорщицкое лицо, сообщил Чанышев, – это р-раз; в одном из уездов, недалеко от Верного, вспыхнул сельский бунт, хлебный – это два; нам удалось добыть оружие и переправить его на границу своим людям, чтобы они подстраховали выдвижение Александра Ильича на нашу сторону, поддержали огнем, – это три, – Чанышев загнул на руке три пальца. – Но это еще не все. Есть и… – он загнул четвертый палец, а потом и пятый, показал Кривоносову, будто паспорт предъявил. – В общем, то, о что мы задумали, – свершается!

На Сенькином лице мелькнула обрадованная улыбка, такая же улыбка возникла и на лице Чанышева. Возникла и исчезла.

– Приходи часов в шесть, – сказал Чанышеву Сенька, – мы сразу же пропустим тебя к Александру Ильичу. Он как раз к этой поре освободится.

– Хорошо, – сказал Чанышев, окинул быстрым взглядом двух дюжих казаков, стоявших у дверей, и откланялся. – До вечера! – Он сделал два шага и остановился. – Да, если я не смогу вечером явиться к Александру Ильичу, то придет вот он, – Чанышев взял за плечо человека, стоявшего рядом с ним, одетого в легкий зипун с воротником из темной кашгарской лисицы и в таком же малахае, повернул лицом к Сеньке, – письмо принесет… Ладно? Александр Ильич его знает.

Лицо у чанышевского напарника было сухим, плоским, бесстрастным.

– Ладно, – согласился Сенька. – Скажи только, как его зовут?

– Махмуд. Фамилия – Хаджамиаров.

– Пусть приходит, – смягчил голос Сенька, – а лучше приходите вдвоем.

– Дай Бог тебе хорошей жены, – пожелал Чанышев и вышел на улицу.

На улице он неторопливо огляделся, поднял воротник, защищаясь от острого ветра, и толкнул локтем напарника:

– Ну что, наступает «последний и решительный»… А?

Тот откашлялся в кулак и ничего не ответил начальнику.

Передвигаться вечером по тесным кривым улочкам Суйдуна – штука сложная, а когда нет ни одного светлого пятна, не горит ни одна коптюшка, – не просто сложная, но и опасная. Хорошо, что Чанышев с самого первого появления здесь старался запомнить все изгибы, тупики и проходные лазы крепостных улочек, знал уже, где можно пройти пешком, где верхом, а где надо ползти на карачках и тянуть за собой в поводу упирающуюся лошадь. Суйдун – это Суйдун, других таких мест в Китае нет.

В темноте Чанышев подтянул всю свою группу к дому Дутова, расставил людей по местам, одного определил с конями на крохотной площади, облюбованной водоносами и продавцами замороженного, в кругах, молока.

– Лошади будут находиться здесь, – предупредил Чанышев своих спутников, – запомните это место. Ежели кто отобьется, застрянет либо вырвется раньше – приходите сюда.

Кривобокие домики, окружавшие крохотную площадь, были темны, угрюмы, только в одном светилось небольшое оконце. Из-за крыш тянуло гарью, – то ли чей-то домишко сгорел, то ли неподалеку замерзающий китайский люд жег костер.

– Пора, Махмуд! – Чанышев подтолкнул Хаджамиарова под лопатки.

Тот согласно кивнул, поправил малахай и произнес просто, будто собирался найти и пригнать в табун отбившегося жеребенка:

– Я пошел!

– Я буду страховать тебя, Махмуд, – сказал ему Чанышев, и в следующее мгновение, подбадривая товарища, зачастил, давясь словами, – я все время буду находиться рядом.

– Все будет в порядке, Касымхан, – сказал ему Махмуд и вошел в дом Дутова.

Следом за Махмудом Чанышев послал Мухая Байсмакова – молчаливого крупного казаха, способного руками свернуть голову быку. Байсмаков считался не только сильным человеком, но и метким стрелком: на расстоянии двадцати метров попадал в камень-голыш размером не более семишника – старой двухкопеечной монеты. В карманах Байсмаков держал по револьверу. Мера была хотя и лишняя, но нужная: а вдруг один даст осечку?