Оренбургское казачье войско в борьбе с большевиками. 1917—1920

Сибирское правительство с самого начала своего возникновения стало на общегосударственную точку зрения и стремилось работать во всероссийском масштабе. Но оно не сумело ориентироваться в сложившейся обстановке и совершило ряд роковых ошибок, которые привели все дело освобождения России с востока к катастрофическому концу. Сибирское правительство не учло того обстоятельства, что начало вооруженной борьбы пошло не от центра (Омска), а из казачьих областей, откуда эта борьба перебросилась в города Сибири, Урала и Поволжья. Вместо того чтобы различные местные течения, областные стремления, вызванные к жизни естественным ходом событий, направить в одно русло, «координировать в единую сознательную государственную работу», Сибирское правительство очень скоро и очень неудачно вступило на путь централизации, отвергая автономию областей, свободу национальных культур и местные особенности. Задача омских политиков должна была бы состоять в том, чтобы «сохранить меру областных самостоятельностей и меру их сознательного взаимодействия в государственном смысле». Этого в Омске не поняли и работы в этом направлении не вели.

Омское правительство заподозрило в сепаратизме даже казаков, хотя Войсковые правительства казачьих войск отнюдь не покушались на русскую государственность и не мыслили себя вне Великой России, за воссоздание которой казаки боролись в первых рядах. К сожалению, боролись не общим казачьим фронтом, а порознь: каждое войско само по себе. Собственно вооруженную борьбу на фронте вели только оренбургские, уральские и затем сибирские казаки; забайкальских, амурских и уссурийских казачьих полков на фронте не было; они оставались в глубоком тылу для поддержания порядка в Восточной Сибири и для охраны своих территорий. Казаков большевики ничем приманить не могли: землю казаки имели, а волю – в виде самого широкого самоуправления – они вернули себе в первые дни Февральской революции. Большевиков казаки ненавидели, но большевистской опасности отчетливо не представляли; лишь впоследствии на горьком опыте убедились, что большевизм в корне разрушает казачий уклад и что казачество и коммунизм – понятия не совместимые. В начале революции совершенно искусственно было создано – при содействии радикальной части казачьей интеллигенции – так называемое «трудовое казачество», под которым разумелась, главным образом, казачья голытьба, сочувствовавшая большевикам за их посулы. Но среди казаков нашлись изменники, которые пошли служить большевикам – и за страх и за совесть, – чем внесли шатание в умы колеблющихся и не знающих, к какому берегу пристать.

Из инородцев более или менее значительное участие в политической жизни Поволжья, Урала и Сибири – после Февральской революции – принимали башкиры и киргизы. Башкиры – народ не плохой, но совершенно темный, не способный самостоятельно разобраться в происходивших событиях. Вожаки их, нахватавшиеся верхов европейской культуры, люди большей частью беспринципные, лукавые, мелкочестолюбивые, а подчас и продажные, метались из стороны в сторону. На борьбу с большевиками они вышли с благословения Сибирского правительства и вначале работали рука об руку с оренбургскими казаками; потом перекинулись в сторону Самарского Комитета членов Учредительного собрания, а в результате очутились на службе большевиков. В последнем обстоятельстве отчасти виновато Омское правительство, которое не было склонно признать автономию Башкирии и запретило формирование особых башкирских частей как раз в момент наступления большевиков на башкирскую землю, хотя до этого времени в Оренбургской (Юго-Западной) армии атамана Дутова существовала целая пехотная дивизия из башкир, показавших себя в боевом отношении хорошими солдатами.

Киргизы не доросли до понимания общегосударственных интересов; вся борьба у них свелась к родовым спорам и личным счетам между вождями. Среди немногочисленной киргизской интеллигенции был особенно популярен лозунг «самоопределения народов», который, однако, в понимании киргизских политиков отнюдь не грозил расчленением России. Но Омское правительство слишком поспешно и крайне неумело начало налагать руку на киргизскую «автономию», чем оттолкнуло от себя даже наиболее лояльные круги киргизской интеллигенции.