Орест и сын

С годами, отдавая чтению каждую свободную минуту, Матвей Платонович научился лавировать и в море фактов, переполнявших его память. Всё реже отклоняясь в сторону, он сосредоточился на мифологическом аспекте истории, и его мысли обрели относительные границы. Теперь он дожидался пенсии. Всякий раз, когда отдел собирали на очередные проводы, Матвей Платонович представлял себя на месте уходящего и, ничем не выдавая своих сокровенных мыслей, мечтал о будущем, в котором не останется места документам: исключительно книги.

Всё вышло случайно. В тот год в Эрмитаж привезли золотую маску Тутанхамона. Сослуживицы, успевшие посетить выставку, обсуждали меры безопасности. Особенно их поразил охранник с автоматом, стоявший у пуленепробиваемого стекла. Все гадали: станет ли он стрелять, если почувствует что-то неладное?

— А вы? — Марья Дмитриевна, не пропускавшая ни одного заметного культурного события, обратилась к Тетерятникову. — Успели посетить?

Матвей Платонович хмыкнул неопределенно. Конечно, он слышал об этой выставке. Но — идти? Для этого и существуют каталоги. Каталог египетской выставки он надеялся приобрести на днях — через одного книжника, имевшего прямые связи с Эрмитажем.

— Сходите, обязательно сходите! Просто подарок ленинградцам! Конечно, в школе проходят, но, знаете, как-то пресно: рабы, пирамиды… И мужу очень понравилось. Раньше, говорит, думал, все эти боги — уроды какие-то, а теперь говорит: надо почитать. И про богов, и про этого фараона. Вот, — Марья Дмитриевна вынула из сумочки тоненькую книжку, — в библиотеке взяла. Вы случайно не читали?

Матвей Платонович встрепенулся. Покопавшись в пиджачном кармане, он извлек платок, для чего руке пришлось нырнуть за рваную подкладку, обтер рот и, потеребив бородавку, к которой его сослуживицы давно привыкли, принялся рассуждать о виновнике чрезвычайных мер. Ясно и легко выговаривая имена, будто речь шла о личных знакомых, он рассказывал о прелестной Анхсенпаамон, дочери Эхнатона и Нефертити, с которой ее будущий супруг, представший перед ленинградцами в виде золотой маски, вырос при царском дворе. Не замечая изумления, проступавшего в лицах, Тетерятников приступил к характеристике амарнского периода и, рассказав про культ бога Атона, назвал его прообразом единобожия, а значит, первым шагом духовной истории человечества на новом — магистральном — пути. Именно с этим культом, нарушая волю покойного свекра, и покончил Тутанхамон.

Обеденный перерыв подступил незаметно. В столовой, дожидаясь своей очереди к раздаче, женщины обсуждали удивительное превращение. Матвей Платонович сидел в уголке и ел суп, не ведая об успехе. Собственно, отвечая на вопрос, он выдал первое, что пришло в голову: дал несколько беглых штрихов. Того, что ответ растянулся часа на полтора, Тетерятников не заметил.

После перерыва в отдел потянулись люди. Просьба продолжить рассказ не застала его врасплох. В лекции, продлившейся следующие полтора часа, Матвей Платонович не повторился ни единым словом, как будто, раскрыв невидимую энциклопедию на новой странице, прочел другую статью.

Глубокие вздохи слушательниц сопровождали рассказ о двух скульптурных портретах царицы Нефертити, один из которых, имевший щербинку на правой ушной раковине, находился в Берлине, а другой — цвета мрамора — украшал экспозицию Каирского музея.

С этого дня жизнь Тетерятникова совершенно изменилась. Пошептавшись и доложив руководству, активистки организовали курс еженедельных лекций под общим названием «История мирового искусства». Начинать решили с шумеро-аккадских времен, поскольку Тетерятников, охотно взявший на себя такое общественное поручение, утверждал, что именно в Южном Междуречьи, которое греки прозвали Месопотамией, следует искать истоки иудео-христианской цивилизации. В разговоре с начальством женщины сумели избежать этого определения, назвав ее современной.

Аудитория состояла исключительно из женщин, если не брать в расчет представителя администрации: своим присутствием он почтил несколько первых заседаний. Убедившись, что Матвей Платонович рассуждает о временах, не составляющих опасной конкуренции эпохе развитого социализма, представитель вахту оставил.

За кафедрой Матвей Платонович преображался. Он вещал легко и вдохновенно, ловко раскрывал фолианты в заложенных местах и рачительно откладывал в сторону клочки-закладки. Грассирующий голос, в рабочее время звучавший нелепо, придавал его словам дополнительную вескость. В отличие от мальчиков, оставшихся в далеком прошлом, женщины старались не упустить ни слова.