Орфеи реки Невы

П. П. Вяземский — автор многочисленных трудов о русской культуре — серьезно занимался вопросами издания памятников старины. Цель созданного им общества как раз и была — «издавать славяно-русские рукописные памятники, замечательные в научном, литературном, художественном или бытовом отношениях». Имея в руках текст «Проекта», а также богатую коллекцию рукописей и документов, которая легла в основу музея общества, Вяземский мог более точно говорить об авторстве. И все же…

Крюковая нотная система, значилось в тексте, «лучше означает характер древнего славяно-российского народа, а потому стоит того, чтобы передать потомству понятие об оном, так как и изложить для него подобную систему всего древнего славянороссийского крюкового пения. Для сего нет других лучших и надежнейших средств, как собрать все древнейшие сего рода рукописи и отпечатать все крюковое пение».

Автор «Проекта», как следует понимать, предлагал отпечатать, то есть, тщательно обработав, подготовить и издать ноты древнего крюкового обозначения и тем самым, во-первых, упорядочить общий характер духовного пения по всей России, во-вторых, составить полную и подробную азбуку крюковой системы, что исключило бы в дальнейшем ошибки в издании песнопений, а также способствовало бы дальнейшему развитию исконных традиций в музыкальном творчестве русских композиторов, особенно в создании полного отечественного контрапункта. «Наша древнейшая система нот всей остальной Европе неизвестна. Но она известна в отечестве более семи столетий. И седмь веков была почтена и удобопонятна, за древность свою заслуживает ли презрения и забвения, которые приближают ее к падению, и, может быть, через полстолетия должна уничтожением своим постыдить наши отечественные исторические памятники», — пишет составитель, а, сравнивая историю русской музыки с историей языка (вспомним опять — «музыка и словесность суть две сестры родные»), добавляет: «И древний славяно-российский язык столь же неудобопонятен, как и крюковое пение, но он породил собственную поэзию, он породил и язык философический, а пение отечественное, оставленное под завесою восточного вкуса, должно сносить противную участь и уступить место искусственной инописьменной изящности, которая оную завесу закрывает дымом, а себя одевает в непроницаемый туман…»

«Проект» таил в себе серьезные мысли, связанные с дальнейшими путями развития русской музыкальной культуры, стоявшей в то время на перепутье. Но осуществлен он не был, не был даже обнародован, а стал известен лишь через семь десятилетий (упоминание в нем имен Карамзина и Жуковского как уже известных и маститых авторов действительно заставляет предположить время его составления — первое десятилетие XIX века). Отметим, не прибегая к придирчивому текстологическому и музыковедческому анализу, что принадлежал он перу высококультурного человека, прекрасно ориентировавшегося не только в традициях и системе древнерусской музыки, но и в наследии итальянской школы. Можно согласиться с мнением некоторых исследователей, что Бортнянский не составлял «Проект», но вероятнее всего тогда, что он принимал в его подготовке активное участие. П. П. Вяземский вообще о происхождении документа почти ничего не сказал. Его в большей мере интересовала суть вопросов, поднятых «Проектом», но не он сам. А между тем и го и другое находится в определенной взаимосвязи.

При детальном изучении вопроса выясняется, что первое упоминание о существовании документа мы находим еще в знаменитом труде И. П. Сахарова, посвященном древнерусской музыке и опубликованном в ряде выпусков Журнала Министерства Народного Просвещения за 1849 год, то есть почти на 30 лет раньше «докладной записки» Павла Петровича. Иван Петрович Сахаров называет документ «Сочинение о крюковом пении, приписываемое знаменитому Бортнянскому» и далее дает его полное заглавие, точно такое же, как у Вяземского. Совпадают практически дословно цитаты из обоих документов. Да и суть, пересказываемая Сахаровым, та же — «Сочинитель в своем Проекте предлагает издавать в печати крюковые книги нотного пения и укоряет новейших переписчиков в искажении крюков». Правда, на этом Иван Петрович останавливается, упомянув вскользь, что в «изложении много помещено замечательных известий». Ныне даже если вдруг обнаружится текст «Проекта», переписанный рукой самого Бортнянского, то и это не прояснит сути дела. И все-таки, споря или не споря о том — писал ли Бортнянский своей рукой «Проект» или нет, предполагая или отвергая существование некоего другого лица — действительного автора, следует остановиться на одном существенном, по нашему мнению, выводе: «Проект об отпечатании древняго российского крюкового пения» должно называть так, как он вошел не только в научный оборот, но и в наше культурное наследие, в нашу память — «Проект Бортнянского». Наименование это по достоинству отражает многосложный период в музыкальной истории России, отдает дань памяти замечательному композитору.