«Орфей спускается в ад…». Листы скорби художника Доброва

В 6-м отделении Калининградской психиатрической больницы тюремного типа есть врач глубоко религиозный. Своими усилиями внутри бывшей немецкой тюрьмы в г. Черняховске, где расположена эта больница, он с помощью своих пациентов создал больничную церковь. Там его психически больные убийцы замаливают свои грехи, впервые от него узнав, что на свете есть такие книги, как Библия, Евангелие и Молитвослов. Что есть молитвы, которые помогают жить даже в тюрьме, что есть сладость в покаянии. И, может быть, впервые многие его больные вдруг стали плакать, с ужасом осознав весь кошмар своей предыдущей жизни.

«Прощение через покаяние» – девиз этого умного врача.

– Наша задача не в том, чтобы больные сидели у нас вечно, а в том, чтобы они вышли от нас другими, новыми людьми. И, знакомя их с учением Христа, мы надеемся, что после освобождения первые пять или, может быть, даже десять лет они не попадут снова к нам в тюрьму…

Я слушал его, и слёзы радости и благодарности этому благородному врачу готовы были навернуться на мои глаза.

«Камера интенсивного наблюдения»

| Калининградская психиатрическая больница строгого режима, 2002 г. |

«Свято место пусто не бывает». Если душу человека считать таким святым местом, то она и должна быть заполнена самыми чистыми и высокими идеями и чувствами. А если этого нет, то тогда её заполняют страх, злоба, ненависть, высокомерие, ложные символы и идеи, которые тоже становятся дороги и близки своему хозяину.

Когда я рисовал Валеру К. в Калининградской больнице интенсивного наблюдения, подошёл день его рождения, и его друзья из других камер переслали ему открытки с цветами и стихи (имея в виду его фашистские символы, наколотые по всему телу):

«Арийской чистоты в пример
Таганской чистоты желаем».

То есть ему, «преступнику честного покроя», желают и дальше соблюдать чистоту законов тюремного мира. Что тут скажешь? Человек сформировался двадцатью тюремными годами. Тюрьма его уже тянет.

«Я не смогу долго жить на свободе, я боюсь свободы, я там не уживусь, и снова вернусь в тюрьму, – говорил мне Валера при расставании. – Двадцать лет вычеркнуто из большой жизни, жаль. Сначала было интересно – тюрьма, романтика, песни тюремные, стихи. Меня считают тут авторитетом, а мне всё это уже надоело. А, ведь, у меня отец тоже художник, как и вы, он мне часто письма пишет… Да я и сам хорошо рисую. Меня тут медсёстры просят всё им рисовать, чертить графики. Художники у нас в тюрьме в почёте. Постепенно дело идёт к моему очередному освобождению. Происходит это по такой схеме. Сначала тюрьма. Потом больница интенсивного наблюдения, как эта, где вы сейчас меня рисуете. Потом переводят в больницу просто психиатрическую, а потом переводят в психиатрическую больницу по месту жительства. А там отец, или мать забирают уже меня домой. Но, опять же повторяю, я боюсь, боюсь вольной жизни. В тюрьме всё ясно: подлец есть подлец, его все презирают и могут даже убить. И за это скажут все только спасибо. А у вас на воле? Подлец живёт, да ещё в почёте. И пальцем на него не укажи. Как это понимать?»

Я молча слушал его, опустив голову.

Судьба человека

|Калининградская психиатрическая больница строгого режима, 2002 г. |

Прошедшие суровую тюремную «школу жизни» знают, что и там есть правила поведения, устанавливаемые самими преступниками. Они подразумевают полный отказ от всяких контактов с начальством. Наколки делаются как бы назло тому, что принято ценить на свободе. Жизнь наоборот. Если на свободе боятся 13-го числа, то в тюрьме накалывают его на руке на видном месте. Но того, кто по личной симпатии к врачу или ещё по какой-либо причине не отвергает раз и навсегда тюремное и больничное начальство, – из разряда «чёрных» переводят в разряд «красных», преступное общество отворачивается от него. Он считается «опущенным», презираемым, неприкасаемым.

Таков был Женя из Калининградской психиатрической больницы интенсивного наблюдения. На его лбу была насильно выколота тюремными сидельцами мишень. Это было своеобразное клеймо. Месть «тюрьмы» за его симпатию к врачу. «Не дай бог кому-нибудь пережить то, что я пережил, сидя в тюрьме, это так страшно», – говорил он мне. Я просил: «Расскажи, Женя». Но он начинал несколько раз, да так и не рассказал ничего.

«А он и не расскажет ничего никогда», – сказали мне его охранники.

Букварь – калитка в новый мир

| Калининградская психиатрическая больница строгого режима, 2002 г. |

Когда я вызвал к себе в отдельную комнату этого душевнобольного в Калининградской психиатрической больнице интенсивного наблюдения, чтобы рисовать его, то вместе с ним пришёл санитар и сел рядом, поигрывая ключами от камеры. «Пожалуйста, идите к себе, – сказал я ему, – вы мне мешаете». – «Вы выбрали самого страшного нашего больного, он убил пять человек, может убить и вас».