«Орфей спускается в ад…». Листы скорби художника Доброва

Я уже заканчивал рисунок пустой палаты, когда туда привезли самоубийцу. Это был Владимир Иванович, у которого недавно умерла жена. Два взрослых сына жили в Благовещенске, и он теперь остался один «на хозяйстве». Дом, двор, корова, утки, куры, свиньи – с этим он как мог справлялся. Но повадились к нему ночью ходить соседи, недавно вернувшиеся из тюрем. Они пили, хотели есть, но никто из них не работал. Сначала увели у Владимира Ивановича корову со двора, зарезали и мясо у себя спрятали. Потом украли борова. Потом переловили всех кур. Владимир Иванович протестовал, но бандитов было много.

Наконец они решили выгнать его самого из дома и там поселиться. Стали ломиться в дом, он заперся. Тогда бывшие заключённые залезли на крышу, стали её ломать и что-то бросили в трубу. Владимир Иванович подумал, что соседи хотят поджечь дом, схватил нож и выскочил на улицу, где было 45 градусов мороза. Но он наткнулся на соседей, которые стали его окружать. И тут ему внутренний голос сказал: «Беги».

Он побежал по сугробам к лесу, пьяные соседи с криками догоняли его. И тогда тот же голос приказал ему: «Не сдавайся, лучше смерть». Владимир Иванович стал резать себе руки, живот и горло…

Очнулся он в Усть-Ивановской психбольнице в 25-ти километрах от своего дома. Как он не обморозился весь – это просто чудо. Здесь он наконец обрёл покой, уход и внимание. Здесь его успокоили сильнодействующими лекарствами, наложили швы на раны, уложили в тёплую чистую кровать, поставили капельницу. К нему приехали два его сына. А я расположился с планшетом у его кровати, чтобы сделать его портрет.

Говорят, что соседей Владимира Ивановича будут теперь судить.

«Укоры совести»

| Благовещенская психиатрическая больница, 2002 г. |

Днём обычно о совести не думают, не думают и когда всё вокруг хорошо и прекрасно. Но когда удары судьбы идут чередой, тогда, вдруг, человек осознаёт, что это, наверное, неспроста, и ему кажется, что это «за что-то». Но за что?

В сумерках ночи, в бессонницу, вдруг, выплывают из тёмных углов образы людей, им когда-то обиженных, покинутых. Даже тех, кого он запрещал когда-то родить, но женщин своих всё равно бросал. А, ведь, они его любили, и было у него с ними столько светлых радостных дней, любви, ласки…

Или обиженный товарищ, который помнит незаслуженную обиду. Помнит много лет, а ты и не заметил, как тогда обидел друга детства…

Или вот выплыло из сумрака ночи лицо старого строгого учителя. «Здравствуйте, как вы изменились». – «Вы тоже изменились, вы были лучше…», – говорит он.

А куплеты старой песенки?

«Ты художник будешь с виду
И подлец душой,
Провожать тебя я выйду,
Ты махнёшь рукой».

Сколько же ты обидел людей, если их выставить в ряд? О, как много, как много. Тут и мать, и отец, и братья, и сёстры, и подруги, и друзья. А брошенная тобой, беременная, влюблённая в тебя девочка, которая, не выдержав такого позора, повесилась на дверях своей спальни. И ты потом, пьяный, бегал с петлёй по своим друзьям и всем кричал в пьяном угаре, что тоже повесишься, но почему-то не сделал этого. Как ты жалок. И льются до утра слёзы, слёзы позднего раскаяния.

А рядом, в большой палате Усть-Ивановской психиатрической больницы Амурской области спят, такие же, как ты, преступники – кто укрывшись с головой одеялом, кто отвернувшись к стене, кто натянув на голову подушку. Вот итог твоей жизни. Ты так её хотел прожить? И уж не про тебя ли пела когда-то твоя мать под гитару:

«А вы проживёте на свете,
Как черви земные живут.
И сказок про вас не расскажут,
И песен про вас не споют…».

Правда, тогда ты был слишком мал. Ты ужасался словам этой песни, но думал, что это не о тебе, а о ком-то другом. Конечно же о другом…

Безграмотный сирота

| Благовещенская психиатрическая больница, 2002 г. |

Совершенно безграмотным оказался Коля из Благовещенской психбольницы. Да и откуда было учиться ему грамоте, когда мать его вела разгульную жизнь в одном из прикамских городков. А отец пил, только тем и запомнился Коле, что хорошо играл на гармони. Научил и его играть, а потом, после ссоры с матерью, повесился на дереве в лесу. Коля попал в детский дом, но и там учили больше не грамоте, а дисциплине, раздавая оплеухи направо и налево расшалившимся воспитанникам. А из детского дома – короткая дорожка в психбольницу-интернат.

Так познал Коля с детства горькую сиротскую долю. А потом – пошло-поехало.

– От Урала до Благовещенска я все тюрьмы и все психушки прошёл, – говорил он не то с гордостью, не то с горечью, но с достоинством человека, познавшего суровую правду жизни.