Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней

На Западе этот код, ограниченный взаимоотношениями внутри гетеросексуальной пары, впервые претерпел изменения в XVII веке. До этого он строился на возвышенном идеале средневековой куртуазной любви, а в XVII веке в него вошли представления о чувственности как о непременном условии любовной связи^[486]. Литература заговорила о любви и страсти и открыто стала выяснять, в чем различие между ними. Следующий поворот произошел около 1800 года, когда стали разделяться любовь-страсть и романтическая любовь. Никлас Люман считает, что в это время окончательно отступила традиционная модель мира, основанная на семье в узком смысле слова, религии и морали. На смену ей пришла современная модель, построенная как функциональная система, все элементы которой — экономика, политика, закон, искусство, частная жизнь и пр. — развиваются автономно и при этом сохраняют тесную взаимозависимость^[487]. Его основная гипотеза состояла в том, что существенные перемены в любовной семантике приходят обычно вместе с обновлением коммуникационной символики в целом; процесс обновления приводит к тому, что душевные взаимоотношения между людьми становятся более интенсивными. Однако то, что лежит в основе личности, — память, особенности поведения — никогда не может быть целиком понято другим, тем более что и сама личность не всегда понимает себя до конца. Таким образом, взаимоотношения между людьми в основном регулируются правилами и нормами, которые позволяют принять или отторгнуть эгоцентрическое ви́дение мира, свойственное каждому из нас^[488]. Как мы помним, Уолтер, автор «Моей тайной жизни», несколько раз говорит о том, что рассказывать о своей жизни он стал из-за неистребимой потребности понять, испытывают ли его современники те же эротические ощущения, что и он. Он часто признается, что трудно описать свои чувства, не имея возможности сравнить их с чувствами других, ибо суровые табу викторианского английского общества не позволяют говорить о подобных вещах^[489].

В ХХ веке любовный кодекс продолжает развиваться. Кажется, что развитие индивидуализма обостряет эгоистическое стремление к удовольствиям плоти. Однако, по сути, нет ничего более связанного с законами общества, чем половые отношения. Более того, со времен шестидесятых сексуальные достижения превратились в мерило жизненного успеха в целом. Западная семантика чувств распространилась на весь мир^[490], плотское наслаждение стало метафорой удовольствия вообще, а получение удовольствия теперь воспринимается как максимальное воплощения собственного «я»^[491].

В ходе потрясений, случившихся в конце ХХ века, «сексуальный договор» принял совершенно новые формы. Уже с 1971 года можно было предвидеть, что в скором времени исчезнет старая модель взаимоотношений между полами, основанная на долгом предварительном ухаживании, воздержании от соитий между женихом и невестой до свадьбы и двойном мужском стандарте, который давал возможность жениху, так же как впоследствии мужу, посещать проституток и набираться у них сексуального опыта. В 1960-е годы девственность лишилась былой значимости, чему способствовало развитие контрацепции. Более того, девственность теперь воспринималась не как достоинство, а как синоним чувственной неразвитости или несостоятельности. Добрачные половые отношения стали нормой у молодежи, однако подчас родители, воспитанные на других принципах, не понимали детей. Новые поколения не должны больше ограничиваться «дозволенными» ласками, а поэтому они реже прибегают к мастурбации, чем молодежь былых времен. Однако некоторые моралисты говорят, что утверждается своего рода «тирания оргазма»^[492]. Действительно, необходимость быть на высоте диктует свои законы как мужчинам, так и женщинам — похвальное равенство, если только оно не порождает чувство фрустрации у тех производителей, кто в условиях конкуренции не может полностью удовлетворить ожидания потребителей!

Право на наслаждение