Орикс и Коростель

Будь он здесь. Но его нет, и слушать этот неуместный подхалимаж приходится Снежному человеку. Почему они не прославляют его? Хороший, добрый Снежный человек, который больше заслуживает славословий, – куда больше – ибо кто их вывел оттуда и привел сюда, кто за ними всю дорогу присматривал? Ну вроде как присматривал. Никакой не Коростель. Почему Снежный человек не может пересмотреть мифологию? Благодарите меня, а не его! Потешьте мое эго!

Но пока обиду нужно проглотить.

– Да, – говорит он. – Хороший, добрый Коростель. – Он кривит рот, надеясь изобразить благостную милостивую улыбку.

Сначала Снежный человек импровизировал, но теперь им потребна догма: любое отступление от канона грозит неприятностями. Может, он не лишится жизни – эти люди не склонны к жестокости и кровожадному возмездию, – но лишится аудитории. Они отвернутся от него, они уйдут. Он стал пророком Коростеля, нравится ему это или нет; он стал пророком Орикс. Пророк – или никто. «Никто» ему не подходит, он не вынесет мысли, что он никто. Ему нужно, чтобы его слушали, чтобы его услышали. Чтобы его понимали – хоть иллюзорно.

– О, Снежный человек, расскажи нам, как родился Коростель, – говорит какая-то женщина. Что-то новенькое. Он не готов, однако это стоило предусмотреть – этих женщин сильно интересуют дети. Осторожно, говорит он себе. Если создать им мать Коростеля, и сцену рождения, и Коростеля-младенца, они потребуют деталей. Захотят узнать, когда у Коростеля прорезался первый зуб, когда он сказал первое слово, когда съел первый корень, и прочие банальности.

– Коростель не рождался, – говорит Снежный человек. – Он спустился с неба, как гром. А теперь, пожалуйста, уходите. Я устал. – Позже он додумает эту легенду. Возможно, снабдит Коростеля рогами, огненными крыльями и еще хвостом в придачу.

Бутылка

Дети Коростеля уходят, забрав с собой факелы, а Снежный человек забирается на дерево и пытается заснуть. Вокруг сплошной шум: плеск волн, жужжание и стрекотание насекомых, щебет птиц, хриплое кваканье амфибий, шелест листьев. Слух его подводит: ему чудится джазовая труба и ритм ударных, будто ночному клубу вставили кляп. Откуда-то издалека, с побережья, доносится гулкий рев: а это еще что? Он не представляет себе животное, способное издавать такие звуки. Может, крокодил сбежал с кубинской фермы, где из него хотели сделать сумочку – работники перемерли, а крокодилы разбежались, и теперь он пробирается вдоль берега на север. Плохая новость для купающихся детишек. Снежный человек прислушивается, но звук не повторяется.

Вдалеке, в деревне, мирно бормочут человеческие голоса. Если их можно назвать человеческими. Пока они не начинают петь. За свою сгинувшую жизнь Снежный человек не слыхал ничего, подобного этому пению: оно выше человеческих возможностей, а может, ниже. Будто кристаллы поют; нет, тоже не то. Будто разворачиваются вайи – листья папоротников – древние, каменноугольные, однако новорожденные, благоухающие, зеленеющие. Это пение выматывает, навязывает слишком много ненужных эмоций. Он чувствует себя лишним, будто его не пригласили на праздник и ни за что не пригласят. Стоит шагнуть в свет костра, и к нему обратится кольцо внезапно опустевших лиц. Воцарится тишина, как в театральных трагедиях давно минувшего, когда на сцене появляется герой, за которым чумным шлейфом тянутся плохие новости. Наверное, на подсознательном уровне Снежный человек – напоминание этим людям, и не очень приятное напоминание: он – то, чем они могли быть когда-то. Я ваше прошлое, будто провозглашает он. Я ваш предок, пришедший из земель мертвых. Я заблудился, я не могу вернуться, я брошен здесь, мне одиноко. Пустите меня к себе!

О, Снежный человек, чем мы можем помочь тебе? Кроткие улыбки, вежливое удивление, изумленное дружелюбие.

Не обращайте внимания, скажет он тогда. Они не могут ему помочь – никак, ничем.

Дует холодный ветер; простыня волглая; его трясет. Вот если б здесь был термостат. Может, он придумает, как развести маленький костер, прямо тут, на дереве.

– Спать! – приказывает он себе. Толку ноль. Снежный человек долго мечется, ворочается и чешется, потом спускается с дерева, чтобы взять из тайника бутылку виски. Света звезд достаточно, чтобы примерно видеть, где что. Снежный человек уже не раз совершал прогулки по этому маршруту: первые полтора месяца, убедившись, что можно расслабиться и спать по ночам, он каждую ночь напивался вдрызг. Не самое зрелое и мудрое решение, это правда, но, с другой стороны, зачем ему теперь мудрость и зрелость?