Орёл и Дракон

Он, может, и призрак, но призрак необычный.

Император вбирал в себя окружающую темноту, осторожно тянулся к незримым стенам своей тюрьмы; да, так и есть – ставлено «на призрака», на сильного, голодного, свирепого; такие вырываются порой у неудачников-некромантов, как учил Владыка Ракот.

Хоть и не так долго наставлял он Императора, а это сказать успел. Видать, знал, в чём надо наставлять.

Император шевельнулся вновь, заставляя бесплотные мышцы двигаться; он ощущал нацеленные в него острия из истинного серебра, исчерченные рунами и символами – на отвержение мёртвых, на сковывание их, на непропуск в мир живых.

Всё это было, наверное, сделано хорошо, по всем правилам строгой науки некромантии.

Вот только он был совсем не обычным призраком.

Сперва Император попытался отыскать слабое место, точно готовя штурм крепости; нет, не удаётся, тут они постарались, надо признать.

Что ж, значит, пойдём напролом.

Потому что даже сквозь барьеры пробивалась тяжкая и болезненная дрожь, словно двойное сердце слившегося мира не выдерживает под натиском чуждой магии.

И, словно в былые дни, когда он, Император, стоял перед строем Серебряных Щитов, сейчас его бестелесная суть надвинулась прямо на пронзающие острия.

Оказалось, он способен ощущать боль, да ещё как!..

Однако боль эта не заставила остановиться, напротив – я чувствую, значит, я живу; из боли родилась ярость, заставившая его насадить себя на испещрённое рунами серебро.

Его призрачную суть раздирало в клочья, но до конца разодрать всё-таки не могло.

«Сеамни. Моя. Моя Сеамни!..»

Что бы ни измыслили пленители, он должен прорваться!

Биения извне участились, стали неровными, словно перебои больного сердца.

И тогда он испугался. Испугался, словно за родного, близкого человека, которого покидает жизнь.

Император рванулся – прямо сквозь преграды. Тьма помогала, как умела – обволакивая серебряные острые стержни, позволяя ему проскользнуть меж ним-и.

Западню ладили на совесть, он ощущал, как злые чары рвут его призрачную плоть, оставляя глубокие следы – хотя, казалось бы, как можно ранить призрака?

Он должен пройти – ради Тайде, ради сына. Ради всех остальных.

А потом барьер внезапно оказался позади, и Хранитель Мельина услыхал истерические вопли на непонятном ему языке.

– Нет! – взвыл кто-то и на понятном.

Подземную камору озаряли слабые огоньки, плясавшие в глубине зеленоватых кристаллов.

Император видел исчерченный сложными скрещениями пентаграммы пол, видел заметавшиеся тени: тех, кого именовали «дуоттами», тех, кто прозывался «пятиногами». На него обрушился поток чужих заклятий, но это были всё те же чары против обычных призраков, против бродячих привидений с погостов; они висли на нём, тянули вниз, норовили опутать, однако он пробивался всё равно.

Чужая волшба могла его задержать, но не остановить.

А за спиной словно бы нарастал мерный топот его легионов.

Злоумышленники порскнули в узкие отнорки; Император успел дотянуться до ещё одного из них, дуотта, легко, одним движением вбирая в себя его жизнь и зло.

И разом ощутил иное – то самое болезненное, тяжкое трепетание глубоко в недрах мира. Теперь оно чувствовалось куда острее; что-то мучительно ворочалось там, готовое вот-вот лопнуть; лопнуть вместе со всем остальным, и Мельином, и Эвиалом.

Он не умел ходить сквозь земную твердь.

Учитель всегда говорил, что «это умение придёт».

Когда-нибудь. Само.

А требовалось оно сейчас.

Император выпустил полуживого дуотта. В сознании нелюдя мелькали суматошные картины – какие-то тёмные средоточия силы глубоко под миром, силы, что вот-вот вырвется на свободу.

Какие умельцы, однако!..

Дуотт отползал. В тёмных глазах застыл ужас, правая рука не действовала, парализованная, половина щупалец бессильно повисла.

– Убирайся, – бросил Император. – И скажи остальным – пусть убираются тоже; вам меня не остановить.

Он повернулся спиной к дёргающемуся в конвульсиях существу; повернулся, и земная твердь разошлась под его бестелесными ногами.

Глава 3

Райна Разбивающая Щиты; Сигрлинн; Хедин-из-Бездны

– Кирия Сигрлинн. Госпожа чародейка. Сигрлинн. Сиг!

Валькирия отчаянно трясла бесчувственную волшебницу. Чёрное беспамятство отпустило её, но не Сигрлинн.

Райна очнулась в роскошно разубранном покое; роскошно – по меркам Асгарда. Отцу, владыке Валгаллы, Старому Хрофту, это бы наверняка понравилось.

Стены из золотистой северной сосны, прямой и честной, шкуры зверей, скрещённые мечи, топоры и копья, круглые и вытянутые щиты, чёрные пустые глазницы высоких шлемов; длинный стол с простыми лавками. Ласковое низкое солнце осторожно заглядывало в окна; приближался вечер.

Прямо на лавке подле Райны кто-то аккуратно положил её альвийский меч в ножнах, не забыв тщательно обмотать его ремнями. Она схватила его, словно утопающий хватает подвернувшийся плавучий обломок.

Валькирия без меча не валькирия.

– Сиг! – рявкнула воительница прямо в ухо чародейке.