Орёл в стае не летает

– Ничего, – Филипп рассмеялся, – переживём такой недостаток! У каждого народа есть свои обычаи, усвоенные от предков. Мы это понимаем, а вот греки – нет. Беда греков в том, что они не желают мириться с обычаями других народов, считая их варварскими только за то, что их не понимают. – Царь махнул рукой. – Ну ладно, хватит о дурном! Нас ожидает встреча с искусством моего повара.

Слуга выложил на блюда царю и Аристотелю горячее мясо, сдобренное кухонными специями.

– Это молодой козлёнок под сильфией, – пояснил слуга.

Аристотель отреагировал:

– Я слышал историю одного атлета, который всегда побеждал соперников. А когда перестал участвовать в агонах*, признался, что секрет его силы был в том, что питался он только козлиным мясом, поскольку оно самое питательное. Говорил, что соки в нём упругие и клейкие и надолго остаются в теле.

Филипп развеселился:

– А я-то думаю, отчего на состязаниях от атлетов так сильно несёт козлом! Может статься, если долго употреблять такое мясо, пот будет зловонным.

– Пусть будет так, если хочешь, не буду брать под сомнение.

Отдельно в корзинке подали белый пшеничный хлеб. К хлебу – мягкий овечий сыр, бобы, лук, чеснок, фиги. После первой подачи повар принёс рыбное блюдо – саламис. Аристотелю вкус показался восхитительным, а он всегда допытывался до состава, если блюдо ему понравится. Спросил повара, чтобы поделился секретом. Повар охотно изложил процесс приготовления блюда:

– Вырезаю рыбное филе, подсаливаю, брызгаю винным уксусом. На горячей сковороде обжариваю на оливковом масле мелко нарезанный лук и чеснок, выкладываю филе. Почти готовую рыбу поливаю белым вином, посыпаю приправой из рубленой зелени и перца, сверху выкладываю овощи, затем всё ещё раз подсаливаю, но в меру. В таком виде рыба тушится под крышкой, пока не становится мягкой.

Аристотель ел подобное блюдо на Родосе, но в Македонии любая рыба приготавливалась под очень острым соусом, отчего приходилось запивать некрепким вином – рециной. Это вино обладало сильным ароматом с привкусом сосновой смолы из-за того, что горловины амфор со зреющим вином закупориваются смесью гипса и смолы: вино впитывает специфический запах, к тому же дольше хранится и не портится.

По мере насыщения настроение у Филиппа поднималось, ему хотелось говорить и спрашивать обо всём, что приходило в голову.

– Я удивляюсь, Аристо, почему простой народ думает, будто для царей готовятся особые еда и питьё и оно вкуснее, чем их делает для себя сам народ? – произнёс он с серьёзным видом, рассчитывая, что сотрапезник поддержит разговор. – Простолюдину только кажется, что он получит больше удовольствия от царской еды, нежели от приготовленной в собственном доме. Для простолюдина вкус царской еды будет непривычен, а значит, покажется неприятным. А царям незнакомо приятное предвкушение праздничного застолья, так как столы наши в любые дни полны блюдами, приготовленными искусными поварами из отборных продуктов. Потому-то обильное застолье не добавляет нашему ощущению ничего нового. Получается, что положение простого народа выгоднее, чем у царя, который в этом смысле остаётся в худшем состоянии души.

Аристотель подключился к рассуждениям:

– К твоим словам о еде, царь, я добавлю слова Диогена из Синопа – чудака, но философа. Он говорил, что желудок человеку дан такого размера, чтобы вмещал столько, сколько полезно для здоровья. Остальное – лишнее. Всё дело в том, что цари в отличие от народа, не едят, они наслаждаются пищей. Питающиеся роскошно наслаждаются куда больше, чем питающиеся простой пищей, хотя самая простая снедь доставляет не меньше наслаждения, чем роскошный стол, если только не страдать от того, чего нет. Даже хлеб и вода доставляют величайшее из наслаждений, если дать их тому, кто голоден. Для простого народа привычка к простым и недорогим кушаньям и здоровье укрепляет, и к насущным жизненным заботам ободряет, и позволяет не страшиться превратностей судьбы. В этом простолюдин действительно намного счастливее царя.

Пока Филипп осмысливал то, что услышал, Аристотель неожиданно переменил тему.

– Царь, я узнал, что твоё войско готовится пойти в Скифию. Если не тайна, что хочет ты найти для себя среди диких кочевников? Прости меня, но я обязан напомнить, что туда дважды направлялись персидские цари, а что с ними случилось – тебе ли не знать!

Филипп задвигал желваками. Слова наставника не доставили ему удовольствия, в другое время они показались бы ему дерзкими. Но он отшутился:

– Аристо, дорогой! Не казни за промашку с Византием – будет мне наука: недооценил греков! Пусть празднуют победу над Филиппом, а когда успокоятся и забудут, как меня зовут, я снова объявлюсь и тогда уже решу все свои проблемы. Обещаю! А пока я познакомлюсь ближе со скифами. Там для меня много возможностей отличиться, и всё ради того, что бы меня уважала Греция. Вот весь мой секрет.

Филипп не посчитал зазорным объясняться перед Аристотелем, но делал он это по той причине, что хотел знать его мнение, которое ценил высоко.