Орёл в стае не летает

В Македонии, как и во всей Греции, занятие охотой подразумевалось как один из элементов воспитания молодёжи. У афинского военачальника и писателя Ксенофонта есть трактат «О псовой охоте», в котором даётся высокая оценка людям, предающимся охоте – «поскольку они получают великую пользу»… Охота доставляет телу здоровье, улучшает зрение и слух, меньше старит и больше всего учит военному делу. Кто обучен тягостям охоты, тот не будет уставать и вынесет воинские труды, с которыми привык брать зверя. Отправляясь с оружием в поход по трудным дорогам, они смогут улечься на жёстком месте и быть хорошими стражами, где им прикажут. При наступлении на неприятеля будут в состоянии наступать и исполнять приказания командиров, как они делали прежде на охоте…

Платон тоже признавал охоту, если она для участников не является развлечением, сопряжена с трудностями, испытаниями и преодолениями. Однако философ одобрял не все виды охоты, а «только те, что совершенствует души юношей». Он не воспринимал всерьёз охоту на морских животных и уженье рыбы с помощью верши, называя это бездельем. Охоту на птиц воспринимал как совсем не подходящую. По его мнению, недостойна такая охота, где побеждает не сила трудолюбивого духа, а тенета и силки, с помощью которых одолевают силу диких животных. А конная и псовая охота на четвероногих животных достойна уважения, когда применяется сила своего тела: люди на неосёдланных конях несутся вскачь, наносят по зверю удары копьём или мечом, стреляют из лука или же собственными руками ловят живьём добычу.

* * *

Егеря сообщили Филиппу, что в лесах вокруг Миэзы никто давно не охотился, зайцев столько, что сельским угодьям от них происходит большой урон. А ведь всего несколько лет назад в окрестности завезли всего одну заячью пару. Расплодилось их великое число! Когда царь спросил, отчего так случилось, егерь ответил:

– Заяц невероятно плодовитое животное. Зайчиха после зачатия сразу же готова к следующему спариванию. У неё в чреве один детеныш покрыт шерстью, другой еще голый, третий только в зародыше, а четвертого зайчиха зачинает.

Егерь пояснил, что в полях Миэзы прижилось животное, очень похожее на зайца, называемое куникулом*:

– Куникул издали похож на небольшого зайца, но, как только возьмешь его в руки, сразу замечаешь, насколько он отличен на вид и на вкус разный от зайца – мясо нежнее. Живёт большей частью под землей в глубоких норах. А кабанов развелось – превеликое число, и сейчас вредят посевам.

– Мы завтра наведём порядок в твоих угодьях, – пошутил Филипп, – а то зайцы сожрут вас, не заметите, когда это случится.

Он повернулся к Александру.

– Ты знаешь, сын, когда зайцы могут одолеть льва, если соберутся вместе?

Александр нашёлся что ответить:

– Когда лев будет мёртвый!

Филипп похвалил:

– Правильно сказал. Я так думаю, греческие зайцы никогда не одолеют македонского льва. Им придётся ждать его смерти. – Затем добавил, глядя на сына: – Я надеюсь, что у царя зверей в логове растёт нетрусливый львёнок.

Александра и трёх товарищей, кто согласился участвовать в охоте, разбудили очень рано. Одетые в лёгкие, но прочные туники, мальчишки вооружились кизиловыми дубинками и вместе с царём, егерями и псарями зашли в лес. Опытные следопыты провели к звериным тропам, где заранее расставились звероловные сети, укрытые ветвями. Псарь спустил с привязи одну собаку, способную учуять запах на дальнем расстоянии, и, как только собака взяла след, устремился за ней. За ними спустили остальных собак. Началась травля зверя…

Вдали послышались отчаянный лай и взвизгивание возбуждённых собак. Через время на виду у людей, хоронящихся в засаде, появились испуганные зайцы – их было много. В панике они метались по сторонам, пытаясь определить, в какой стороне меньшая опасность, но страх, настигающий сзади, заставлял ломиться напролом, попадая в сети. Большинство зверушек накрепко тут же запутывались в ячеях, в бессилии бились, но кое-кому удавалось вырваться, невероятными усилиями освобождаясь от пут; пересилив страх, они перескакивали через верёвку и, комично подпрыгивая через кочки, под улюлюканье жестокосердных людей уходили в спасительную чащу. Остальных зайцев ожидала кровавая кончина.

Поначалу Александру было жалко убивать беспомощных животных дубиной, но всеобщий ажиотаж, азарт охоты и пролитая кровь отмела чувственные колебания. Он, как и его друзья, бросался на добычу, приспосабливаясь, как бы ловчее убить с первого удара. Каждый раз егеря поощряли громкими криками их удачные действия, подогревая азарт, и вскоре Александр поймал себя на мысли, что жалости к этим живым существам у него уже нет. Вместо этого появилось ощущение счастья, словно происходило настоящее сражение, а перед ним повсюду лежат окровавленные трупы врагов, холодеющие на освежающем воздухе…

Когда всё закончилось и собаки больше не выгоняли зайцев на засаду, появился Филипп. Увидел кучу убитых зайцев, обрызганные кровью дубинки, похвалил всех с удачей, отдельно отметил успехи сына: