Орёл в стае не летает

Антипатр, как обычно, уверенный в себе, помнил наказ царя – требовать от афинян уступок неназойливо, но настойчиво. Как получится на самом деле? Беспокоил Александр – юнец, не помешал бы в переговорах, он горяч, не испортил бы дело скандалом! Какая-то бешеная сила сидит в нём, неукротимая! Ведёт себя не как наследник, а как полноправный царь Македонский… Ни одёрнуть его, ни дать совет… Заметно очень, что два рода проглядываются в нём одновременно – Геракла и Ахилла… Много геройства, необузданности, страсти… Но, вероятно, это и есть царское достоинство?

Македонян встречали у городских ворот. Представители власти, все настороженные, с недоверчивыми лицами, но подчёркнуто вежливые. Никто из них не знал, с чем пожаловали представители царя Филиппа. Уже знали, что восхитительный юноша, горделиво восседающий на рослом коне, сын Филиппа. Тот самый Александр, сломивший упорство беотийцев, что послужило причиной разгрома афинян…

Пока гости проходили улицами города, люди с любопытством взирали на них, смотрели во все глаза, стараясь отметить в чертах царевича что-либо дикое, варварское, но не обнаруживали – светловолосый, что присуще благородному эллину, взгляд пронзительный, не злой, но любопытствующий, на коне держится уверенно… Афинян беспокоило одно – с чем прибыли македоняне? Чего ожидать от этих варваров – мира или новой войны?

Царевича, Антипатра и остальных посольских людей удобно разместили в гостевом доме при Булевтерионе – административном здании, где обычно проходили заседания городского совета. Когда разошлись любопытные, Антипатр поспешил на встречу со сторонниками Филиппа в Афинах. С ними он познакомился ещё в Пелле, где они побывали в составе афинского посольства. Были ещё местные друзья царя Филиппа – оратор Демад и Фокион, мудрый политик. Остальные не показывались, осторожничали или боялись прослыть предателями Отечества.

* * *

Посланцы македонского царя вели предварительные переговоры с лидерами промакедонских и других политических группировок, а в свободное время знакомились с достопримечательностями Афин: агорой, общественными зданиями и храмами. А народные избранники в собрании обсуждали условия мира, привезённые Александром, провозглашённые от имени царя Филиппа. После долгих споров в Афинах поняли, что им предлагается мир на условиях, не уничтожающих и не унижающих достоинство афинян. Это было в новинку для такого сложного жестокого времени! Демад сообщил Александру, что Афины готовы заключить союз с Македонией.

Предлагая свой план мира для Афин, Филипп делал в политике дальновидный шаг. Он оставлял Афинам свободу и независимость во всех делах, касающихся внутренних дел своих граждан. Не навязывал афинянам македонский гарнизон при условии, если все граждане клятвенно пообещают не нарушать условия мирного договора. Более того, ни одно воинское подразделение македонской армии не будет находиться на афинской земле. В афинской гавани не будут стоять боевые корабли македонского флота. Филипп отдаёт Афинам город Ороп, захваченный когда-то Фивами. Оставляет афинянам основные клерухии – колонии на Лемносе, Имбросе, Скиросе и Самосе, но при этом забирает Херсонес Фракийский, центр морской торговли на проливе Геллеспонт*. Это был удар по продовольственной безопасности Афин, поскольку в привозном хлебе афиняне нуждались постоянно. Потеря Херсонеса оказалась самой болезненной, ставившей Афины в полную зависимость от воли Филиппа. На виду было то, что Афины сохранили флот и независимость и в то же время Афины не имели права организовывать военные союзы, становились членами панэллинского союза вместе с Македонией и во главе с Филиппом.

Но привилегии, данные Афинам от царя Филиппа, оказались большими, чем ожидали сами афиняне до заключения мирного договора с Македонией. Граждане Афин испытывали счастье оттого, что на их земле наступил мир и они, по большому счёту, мало что потеряли. Обрели вновь жизнь вместо разорения и смерти.

* * *

Радостное чувство исполненного долга уже не покидало Александра. На днях македоняне отбывают в Пеллу. Наследник не подвёл отца! На прощание он с Гефестионом посетил Акрополь, где их сопровождал словоохотливый жрец с голым черепом и пушком волос на висках, в одеянии белого цвета. Он непроизвольно морщил лоб, когда рассказывал о событиях, происходивших в этом священном для афинян месте в глубокой древности, словно припоминая их, и пучил от напряжения глаза с покрасневшими белками. Александр спросил у него имя и услышал:

– У меня есть имя, но при жизни моей никто не имеет права называть его вслух. Это имя новое, а старое, какое я имел до посвящения, утеряно. Я его не вспомню, даже если бы захотел. У жрецов старые имена вырезают на бронзовых плитках и предают морским глубинам, чтобы никто и никогда не смог узнать. Ведь в глубинах человеческих взор бессилен что-либо увидеть.