Орёл в стае не летает

– Я хочу измерить всю Македонию, все расстояния от Пеллы до границ. И ещё я хочу знать великость земель за пределами Македонии.

Менекл пообещал. После таких разговоров изучение геометрии проходило успешно. А после знакомства с геометрией Александр приобщился к аритмологии – загадочной и спорной науке.

– Весь живой и неживой мир вокруг нас охватывается «числом», – торжественно заявил Менекл. – Так сказал Пифагор. Его последователи, пифагорейцы, продолжают это утверждать, и что на гармонию мира влияют «критические дни». Число также имеет большое значение в развитии болезней, как утверждал Гиппократ, знаменитый врач древности. Поэтому для блага больных врачи обязаны учитывать все нечётные дни, а среди чётных только четырнадцатый день месяца, двадцать восьмой и сорок второй. В этом заключается предел, установленный некоторыми мудрецами в счёте гармонии, и это безукоризненное чётное число.

Александру трудно давалась наука о таинственных свойствах чисел, он понял только, что аритмология не является в чистом виде математикой, не естествознанием и не философией. Она есть знание человека, полученное путем самопознания Бытия. А Бытие, как пояснил Менекл является Единое, как Всеединое Сущее, или простое Всё.

После аритмологии перешли к астрологии, определяющей связь между положением небесных светил и человеческой жизнью.

Полезное воину искусство

При подборе учителей для наследника Филипп сомневался, стоит ли обучать сына рисованию, отвлекать от главных наук. Олимпиада настаивала, да и старый советник Хабрий убеждал царя:

– Греки учат детей знаниям не только в интересах получаемой пользы – таково, например, обучение грамоте, но ещё потому, что благодаря обучению они получают целый ряд всевозможных других сведений.

– Хабрий, дорогой, я не пойму, что получит мой сын от того, что нарисует, к примеру, стадо пасущихся коз? – удивился Филипп.

– Польза от наук для людей повсюду, стоит лишь хорошо поискать. Так и с рисованием, где художник отражает на картине то, что он отметил как прекрасное. Но в рисовании проявляется весьма полезное свойство человека – тренировка зрения. – Хабрий хитро прищурился. – Ведь ты, царь, не будешь отказываться от утверждения, что в рисовании скрытно тренируется зрение? Вот и согласись, что рисование полезно даже для воина, – чтобы он лучше видел цель, которую намерен поразить.

Хабрий, довольный, что царь терпеливо выслушивает его доводы, продолжал:

– Скажу больше, рисование выше письменности, так как письмена различных народов нуждаются в истолковании на различных языках. Но стоит любому живописцу выставить на обозрение картину, она молчаливо расскажет любому иноземцу обо всём, что хотел сказать её создатель.

Хабрий настоял, чтобы царь пригласил для Александра учителем рисования Апеллеса из Колофона.

– Человек он молодой, – деловито пояснил советник, – но уже известен среди живописцев. На Родосе Апеллес посетил мастерскую знаменитого художника Протогена в его отсутствие, увидел приготовленное для рисования полотно. Родосец оставил для хозяина знак о своём посещении: провел краской изящную линию вдоль полотна. Когда Протоген вернулся, он мельком взглянул на линию и воскликнул: «О, у меня был сам Апеллес!».

От Хабрия Филипп узнал, что греки восхищались картинами Апеллеса, его умением воодушевлять зрителя изобразительными образами. Сильной стороной его творчества признавался факт использования всего четырёх цветов, в то время как другие художники пользовались более разноцветной гаммой. По окончании работы он покрывал картины тонким слоем особой глазури, тем самым добиваясь эффекта, и тогда оттенки становились живее, разнообразнее.

Александр сдержанно воспринял сообщение, что одним из его учителей будет художник. Пришёл день, когда отец призвал сына и, указав на черноволосого человека, коротко сказал:

– Будешь брать уроки рисования у Апеллеса.

Художник был одет в плащ вызывающего пурпурного цвета – любимый царями и гениями. Лоб перехвачен белой шерстяной лентой, в руке деревянный посох, обвитый золотыми спиралями; на ногах модные ременные сандалии с золотыми пряжками.

Пока отец говорил, а наследник разглядывал Апеллеса, тот время не терял. Взглянув на Александра, он взял кусок древесного угля и провёл плавную линию на чистом папирусе, лежавшем на столе Филиппа. Несколькими движениями добавил ещё линии, потёр их пальцами и, отбросив уголь, отошёл от стола. Пораженный его действиями царь взял в руки папирус, всмотрелся и узнал лицо сына всего в нескольких штрихах…

– Апеллес, ты не будешь возражать, если я куплю его? – то ли в шутку, то ли всерьёз спросил Филипп.

– Царь, рисование для художника – сплошное удовольствие. Сначала он получает удовольствие от процесса рождения картины, а позже от звона монет, когда продаёт эту картину. Какие могут быть у меня возражения, если речь идёт об удовольствии? – нашёлся Апеллес.

* * *

Занятия рисованием начались на другой день. Учитель был в два раза старше Александра, и всё-таки он быстро нашёл подход к нему: