Орион

Хотя  В.  В. Маяковский не причислен к лику писателей-фантастов,  фантастика  была  неотъемлемым  и  необходимым  элементом его художественного  метода.  При его масштабности,  крупноохват­ном  мышлении  поэту  было  необходимо  заглянуть  за  пределы  се­годняшнего дня, увидеть перспективы, воссоздать картины того, за что  мы  боремся,  что  мы  строим  сегодня.

В  «Правде»
пишется  правда.
В  «Известиях»  —
известия.
Факты.
Хоть  возьми
да  положи  на  стол.
А  поэта
интересует
и  то,
что  будет  через  двести
лёт
или —
через  сто.

Не надо, конечно,  понимать эти слова только как элементарный призыв создавать произведения о будущем.  Поэт, художник всегда стремится  Заглянуть  за  грань  факта,  за  пределы  окружающего, а фантастика представляет для этого неограниченные возможности.

Вероятно,  можно  собрать  строки  из  различных  стихотворений Маяковского  и  воссоздать  картину  коммуны,  какой  она  вставала в  воображении  большого  поэта,  и  это  будет  завершенная  и  уни­кальная в своем  роде поэтическая утопия.  Вот ее отдельные штрихи,  хотя,  конечно,  тема  «Маяковский  и  фантастика»  шире  разго­вора  об  утопических  элементах  в  его  произведениях.

Маяковский ненавидел быт, кухонный, страшный быт, унижающий  человеческое  достоинство.  И  его  поэма  «Летающий  пролетарий»  (1925);  написанная,  казалось  бы,  с  весьма  утилитарной целью:  призвать  трудящихся  в  ряды  ОДВФ —  Общество  друзей воздушного  флота,  превратилась  в  страстный  антибытовой  памф­лет;  поэт  переселяет  людей  из  подвалов,  из  коммунальных  квар­тир в небеса, в просторы, призывает порвать со всем тем, что —  это из  другой  поэмы  —  «в  нас  ушедшим  рабьим  вбито,  все,  что  мело­чинным роем оседало и осело бытом даже в нашем краснофлажьем строе».

Хотя глава о том, как проводил свои дни гражданин XXX века, и  написана  в  юмористическом  ключе  с  превосходно  найденными деталями,  вроде:  «вырабатывается из  облаков  искусственные сме­тана и молоко», на самом деле это вовсе не шутливое произведение, это  поэма-мечта,  пронизанная  и  трагическими  нотами.  Разве  не современно  звучит  грозное  предупреждение  человечеству:

Но  вздором
покажутся
бойни  эти
в  ужасе
грядущих  фантасмагорий.

А  такое  описание  сверхбыстрого  самолетного  лета  сделало  бы честь  сегодня  самому  разнаучному  фантасту:

Когда ж
догоняли
вращение  Земли,
сто  мест
перемахивал
А  циферблат
показывал
один
неподвижный  час.

Праздник  содружества,  праздник  освобожденного  труда  на озелененных  песках  Сахары  изображает  Маяковский  в  финале поэмы  «150 000 000». На этот праздник прилетели не только жите­ли  со  всей  нашей  Земли,  но  даже  и  марсиане;  содружество,  как видим,  захватило  и  другие  планеты.  Маяковскому  явно  была  бы близка  идея  «Великого  Кольца»,  много лет  спустя  провозглашен­ная  И.  Ефремовым.

В  поэме  «Про  это»  появляется  «большелобый  тихий  химик», ученый  из  будущего,  сотрудник  мастерской  человеческих  воскре­шений.  Казалось бы,  что это  чисто  поэтический,  условный  прием.

Но оказывается, Маяковский думал  «про это»  всерьез, в непосред­ственном  научно-фантастическом  плане.  Вот  что  вспоминает Р.  Якобсон:  «Маяковский заставил  меня  повторить  несколько раз мой сбивчивый рассказ о теории относительности и  о ширившейся вокруг  нее  в  то  время  дискуссии.  Освобождение  энергии,  пробле­матика  времени,  вопрос  о  том,  не  является  ли  скорость,  обго­няющая световой луч,  обратным движением  во времени,—  все это захватывало  Маяковского...  «А  ты  не  думаешь,—  спросил  он вдруг,—  что так будет завоевано бессмертие?.. Я совершенно убеж­ден,  что  смерти  не  будет.  Будут  воскрешать  мертвых».  Вскоре он  рассказал,  что  готовит  поэму...  и  что  там  обо  всем  этом будет...»

Но  конечно,  просьба  о  воскрешении —  не  личное  обращение поэта Маяковского, лирический образ поэта сконцентрировал  мно­гие  человеческие  стремления.  Это  обращение  от  имени  всех,  кто недолюбил,  недорадовался,  недовидел  многого  на  своем  веку,  от всех,  кто  погиб  молодым  в  боях  за  будущее:  разве  эти  миллионы бойцов не заслужили  воскрешения?  А задачи  поэзии,  как  и задача фантастики,  сделать  невозможное  возможным.

Без фантастики не существовала бы и драматургия Маяковско­го.  Не  будем  останавливаться  на  библейских  сценах  «Мистерии-буфф»,  хотя и  первая его пьеса построена  по законам фантастики, но  пройти  мимо  «Клопа»  нельзя.