Орион

А  что  касается  экспедиции  королевской  эскадры  во  главе с  выдающимся  имперским  стратегом  лордом  Орпингтолом,  то и  здесь  в  пародийном  плане  представлена  история  черноморской интервенции  антантовских  держав,  которые  все  время  высовыва­лись  поддерживать  разнообразных  правителей.  И  даже  монархи­ческий  мятеж  принца  Максимилиана  восходит  к  малоизвестному антиврангельскому восстанию наиболее правых офицеров, возглав­ляемых  неким  герцогом  Лейхтенбергским,  одним  из  побочных родичей  романовской  династии.

При  всем  том  перед  нами  веселая  шутка,  гротеск,  даже  буф­фонада,  именно  так  определил  жанр  романа  сам  автор:  «Итль» повествует  о  мертвецах.  Некоторых  мертвецов  можно  поминать только  усмешкой».  Критика  тех  лет  упрекала  писателя  за  то,  что изобретенный им  жанр нес в себе известную облегченность, в него не  вмещались  некоторые  мрачные  стороны  кровавой  белогвардей­ской эпопей и  интервенции на Юге.  Были и другие упреки:  наибо­лее  заметными  образами  среди  подпольщиков  оказались  грек-авантюрист  Коста  и  красавица  певичка  Гемма,  с  головокружи­тельной быстротой совершившая эволюцию от содержанки бароне­та Осборна,  которую тот привез из  Наутилии  под видом вестового, до чуть ли  не  руководительницы  повстанцев.  Трудно сказать,  сов­местимы  ли  подобные — в  принципе  справедливые — требования с  избранным  писателем  жанром  и  не  рухнули  бы  под  их  весом ажурные  конструкции  «Итля».

Автор  утверждал,  что  «Итль»  —  роман,  стоящий вне традиций русского  романа».  Критики  искали  его  истоки  в  «Острове  пинг­винов»  А.  Франса,  от  которого  «Итль»  весьма  далек  по  стилю  да и  по замыслу.  Но сам  роман  создал  в  нашей фантастической лите­ратуре устойчивую традицию —  писать о полусуществующих,  как бы выдуманных, а как бы и нет, странах.  Уже фантастика 20-х го­дов  подхватила  этот  почин.

Закончим  и  на  сей  раз  отзывом  Горького,  который  не  обошел вниманием  и  этого  создания  фантастики  20-х  годов:  «Познако­мился  с  Вашей  книгой  «Крушение  респ(ублики)  Итль»,  книга показала  мне  Вас человеком  одаренным,  остроумным  и  своеобраз­ным,—  последнее  качество  для  меня  особенно  ценно...»

Среди  коллег  Б.  Лавренева  по  жанру  заслуживает  быть  отме­ченным забытое творчество Анатолия Шишко. Он написал несколь­ко  фантастических  гротесков:  «Господин  Антихрист»  (1926), «Аппетит  микробов»  (1927),  «Комедия  масок»  (1928);  действие этих  романов как  раз  и  происходит  в  условных  европейских  стра­нах — Францконии,  Гуниории,  Львином  королевстве.  Послевоен­ную  буржуазную  Европу  охватило  смятение:  кроме  внутренних неприятностей  на  ее  восточных  границах  неожиданно  выросло социалистическое  государство.  Штрихи  распадающегося  мира схвачены  в романах А.  Шишко метко и  обрисованы  экспрессивно. Романы  его  и  сейчас  кажутся  весьма  злободневными.  «Дела  шли все хуже.  Налицо было загнивание культуры:  дерзко падали валю­ты,  женщины  избегали  вступать  в  продолжительные  браки,  не было  написано  ни  одного  гениального  романа,  благородные  мело­дии  уступили  негритянским,  и  жилищный  кризис,  поглотив Европу,  полз  наподобие  чумы  за  океан...»

Но,  несмотря  на  многие  достоинства,  романы  А.  Шишко  вре­мени  своего  не  пережили.  В  чем  же  дело?  Почему  одни  книги продолжают  переиздаваться  и  читаться  через  десятилетия?  Так, «Крушение  республики  Итль»  недавно  было  включено  в  новое собрание сочинений Б. Лавренева, и сегодняшний читатель прочтет роман  с  таким  же  удовольствием,  как  и  его  коллега,  раскрывший журнал  «Звезда»  в  1925  году.  А другие  книги,  рожденные тем  же социальным  заказом,  написанные  в  кругу  той  же  литсемьи,  уми­рают  после  первого  издания,  хотя  и  заслуживают,  чтобы  иссле­дователи  помянули  их  добрым  словом.  Не  надо  быть  провидцем, чтобы предположить, что все дело в художественном совершенстве, но  как  редко  этот  критерий  прилагается  к  фантастике.  Правда, язык  книг  А.  Шишко  совсем  неплох,  сравнения  его  остры,  язвительны.  («Часы,  равнодушные,  как  лакеи  старика  Времени...», «Любители изящной мысли  могли получать проверченные истины в  рупоре  громкоговорителя,  как  мясо,  прокрученное  сквозь  мясо­рубку...»)  А вот людей, увы, запомнить невозможно: министры и их наглые  секретари,  старые  изобретатели  и  пронырливые  журнали­сты, шпики и полицейские —  различить их можно только по чинам, именам  и  особенностям  телосложения.  Может  быть,  безразличие к  человеческому  характеру  зависит  не только от  отсутствия лите­ратурных  способностей,  но  и  от  навязчиво  держащейся  и  по  сей день  установки:  мол,  фантастической  литературе  ничего  такого и  не  требуется,  она,  мол,  сильна  своим  научным  наполнением?..

10