Орион

Можно  только  повторить,  что  фантастическая  гипотеза  —  не  кон­структорское  задание,  а  литературный  прием.  Гораздо  важнее задуматься:  допустимо  ли  такое  предприятие  в  принципе  и  для чего  оно  нужно?

На  вторую  часть  вопроса  ответить  просто —  на  него  отвечает и  сам  Сальватор,  прежде  всего  в  своей  страстной  речи  на  суде, и автор, и практика всего человечества. С каждым годом становится все  яснее,  что  без  активного  освоения  океана  благополучное  су­ществование  многомиллиардного  человечества  вряд  ли  возможно.

Мечта о существо, которое было бы хозяином водной стихии, роди­лась  давно,  правда,  из  людей,  кажется,  только  новгородец  Садко погружался  в  морскую  пучину  без  вреда для  своих  легких.  Чело­век упорно стремился под воду: были созданы водолазный колокол, подводная  лодка,  водолазный  скафандр,  батискаф,  наконец,  аква­ланг...

Беляев  предложил  иной  путь —  путь  хирургического  измене­ния  человеческого  организма.  В  испуганной  критике  тех  лет можно было наблюдать редкостный  поворот мысли:  она солидари­зировалась  не  с  прогрессивным  врачом  Сальватором,  а  с  его  су­дьями —  реакционерами  и  клерикалами.  Так  прямо  и  писали:

«Доктора  Сальватора  в  романе  судят.  И  хотя  Беляев  считает процесс порождением самого отъявленного мракобесия, но... докто­ра  действительно  следовало  судить  за  искалеченного  ребенка,  из которого он с неясной научной целью, да еще с сохранением своих открытий  в  полной  тайне  от  современников  сделал  амфибию».

Видно,  что рецензент понимал  роман  как руководство к действию. Но  ведь  сам  автор  показал  вовсе  не  привлекательную,  а  вызы­вающую, в сущности, жалость судьбу Ихтиандра.  «Человек-рыба» уже  не  может  полноценно  жить  на  суше,  сухой  воздух  губителен для  нежных  жаберных  перегородок,  а  в  море  он  одинок,  ему,  как любому  человеку,  необходимо  общество,  он  полюбил  девушку,  но не  может  соединить  с  ней  свою  судьбу.  Писатель  не  случайно превратил  его  в  затворника,  далекого  от  законов  людского  обще­жития,  иначе  было  бы  непонятно,  как  он  дожил  до  юношеского возраста. Но логика событий повела автора в единственном направ­лении: долго общение Ихтиандра с враждебным обществом продол­жаться не могло: в конце романа разочарованный пловец бросается в  волны,  чтобы  уйти  от  людей  навсегда,  а  значит —  на  гибель.

Роман так бы и оказался романтической сказкой, если бы вдруг уже  в  нашем  поколении  идеи  доктора  Сальватора  (конечно,  со­вершенно независимо от него)  не нашли бы последователей за рубе­жом.  Эти  идеи,  к счастью,  пока еще не перешагнули  границы тео­рии,  но  высказывали  их  уже  не  безобидные  фантазеры.  Ученые, изобретатели,  подводники  принялись  конструировать  искусствен­ные жабры и выдвигать различные проекты подгонки их к челове­ческому телу, в том числе весьма радикальные, такие, которым по­завидовал  бы  и  Сальватор.  С легкостью  необычайной  журналисты писали,  например,  так:  «Шланги  аппарата  можно  оперативным путем  соединить  с  аортой,  заполнив  предварительно  легкие  сте­рильным  несжимаемым  пластиком».  Слава  богу,  что  хоть  сте­рильный!