Орион

Нет,  путь  создания  искусственных  органов,  сконструирован­ных,  или  — лучше —  выращенных,  может  быть,  окажется  более перспективным.  Жаль,  что  мы  стоим  лишь  в  самом  начале  этого пути,  но  ведь  уже  стоим.  Пусть  первый  человек  с  искусственным сердцем  Б.  Кларк  прожил  всего  несколько  месяцев,  но  ведь  про­жил,  и  вечная  ему  благодарность  от  человечества  за  то,  что  он разрешил  поставить  на  себе  этот  опыт.  Пусть  и  это  электромеха­ническое сердце мало было похоже на человеческое, это тоже лишь вопрос  техники.  Конечно,  и  здесь  возникают  свои  проблемы.

Опасности,  связанные  с  экспериментами  над  человеческими «деталями»,  проницательно  почувствовал  А.  Беляев.  Пользуясь правами фантаста,  он  заострил  проблему  до  предела —  его  персо­наж  «пересаживает»  не  отдельный  орган,  а  целую  голову,  целое тело.  Вряд ли  такая  операция  станет  когда-нибудь  возможной,  но главное  свойство фантастики  как  раз  и  заключается  в  гиперболи­зации,  в  преувеличении,  в  обобщении  жизненных  явлений,  дове­дении их до логических концов, в этом  не только ее специфика,  но и  ее  оправдание  как  самостоятельной  литературной  дисциплины.

А.  Беляева  надо  хвалить  за  смелое  допущение,  а  его  по  привычке ругали  все  за  ту  же  «ненаучность...»

Наиболее  содержательна  и  интересна  в  романе  первая  часть, в которой мы знакомимся с тремя отрезанными головами, и прежде всего  с  головой  Доуэля,  который  был  предварительно  убит  его неблагодарным  учеником  с  подлой  целью —  оживить мозг  выдаю­щегося  ученого  и  заставить  ого  работать  на  себя;  выдавая  дости­жения Доуэля за свои собственные.  Керн пытает несчастную голо­ву; это,  правда,  несколько отдает фильмом  ужасов, но мысль ясна:

писатель  хочет  сказать,  что  генцй  и  злодейство —  вещи  несов­местные.

А  вот  достаточно  достоверно  передать  жуткие  и  ни  на  что  не похожйе  ощущения  голов,  которые  живут  без  туловищ,  равно как  и  чувства  окружающих  эти  головы  людей,  писатель  не  смог. Впрочем,  справиться  со столь сложной  задачей  смог  бы  разве  что человек,  обладающий талантом  Достоевского.  А люди  не давались Беляеву; конечно, все относительно, но будем все-таки вести отсчет от  вершин  мировой  фантастики.  Керн —  это  абсолютный  злодей, чернота  без  просвета,  как  и  сообщник  Керна  — директор  дома умалишенных  Равелино;  ассистентка  Керна  Лоран  —  это  голубое без  пятнышка  воплощение  прямодушия,  а  три  молодых  человека, принявших активное  участие в  спасении девушки  и  разоблачении Керна, совсем неразличимы. Лучше обстоит дело с  образом  Брике, певички  из  кабаре  с  чужим  телом;  история  с  ее  побегом  из  боль­ницы  Керна  и  вынужденным  возвращением  придумана  велико­лепно.  Но и тут,  подметив, что молодое, девственное тело физиологически  облагораживает  вульгарную  шансонетку,  автор  не  сумел убедительно  изобразить  ее  внутренний  перелом.  А  потому  конф­ликт в душах,  конфликт в  пределах этого замкнутого круга людей оказался быстро  исчерпанным,  и  писатель,  чтобы  избежать топта­ния  на  месте,  переводит  стрелки  на  простор  традиционного  при­ключенческого  действа,  в  котором  психологию  заменяют  собы­тия: побеги, похищения, сумасшедшие дома, куда запросто засажи­вают  здоровых  людей,  драки  и  тому  подобная  чехарда.  И  хотя сыну  профессора  Доуэля  удалось  расквитаться  с  убийцей  отца, нравственный потенциал романа оказался израсходованным в пер­вой  половине.

Бедяевская  ситуация —  «тело  одного +  голова  другого»  таит в  себе  заманчивые  сюжетные  возможности,  она  неоднократно  за­имствовалась  различными  фантастами.  Нот  как  всегда  бывает со  вторичностью,  свежести  первооткрывателя  они  не  достигали.

Одна из  последних  попыток  разработать  по-своеМу данный  сюжет принадлежит симферопольской писательнице Л.  Ягупновой.  В  по­вести  «Твой  образ»  (1979)  она  перенесла  действие  в  наши  дни, в наши советские условия, где, конечно, нет места никаким Кернам, но  неразрешимость  конфликта  сохраняется.

Еще  большей  популярностью  среди  юношества  пользуется «Человек-амфибия»  —  история  об  индейском  мальчике,  которому гениальный хирург Сальватор врезал в детстве под лопатки жабры молодой  акулы,  благодаря  чему тот приобрел  способность дышать под  водой.  Подросткам  близок  герой — мечтательный,  добрый, благородный  Ихтиандр,  «человек-рыба».

Опять-таки,  к  этой  фантастической  посылке  можно  подойти с точки зрения физиологии и с точки зрения этики.  Честно говоря, реальная  осуществимость  подобной  операции  равна  нулю,  сращи­вание  тканей  таких  эволюционно  далеких  видов  вряд  ли  когда-нибудь  станет  возможным.  Это,  впрочем,  не должно  нас  смущать.