– Он знает обо мне всё, – объяснил Рудольф Валентинович обреченно. – Даже то, что отец мой раньше увлекался Хемингуэем и заставлял меня читать его по вечерам. Вот смотри. – Хирург открыл черную потрепанную книгу, которую держал у себя на коленях, и тихонько прочел на ухо дознавателю: –
– А это здесь при чем? – не понял Неволин.
– А при том, что он нарядился под Хемингуэя. Ну знаешь, как раньше портреты висели в каждой квартире… Белый старик на черном фоне.
– …Прошу, убедитесь сами, дамы и господа! Женщина есть как понятие, но женщины нет как тела!.. – прокричал между тем дядя Боря и раздвинул перепиленный ящик в разные стороны.
На месте распила были заметны кровавые подтеки.
Дознаватель вскочил со своего места, оставив на кресле вмятины от ягодиц, и бросился на арену.
От распиленной девушки из ящика торчала одна голова. Эта голова сделала Василию Карловичу глазки и вытянула губы дудочкой, изобразив поцелуй.
Из второго ящика дядя Боря вытащил карлицу восточного вида, которая изображала ноги перепиленной девицы. Она раскланялась перед дознавателем с недовольным видом и выпустила из себя сомнительный звук, похожий на «мерси».
– Значит, ты победил? – незлобно спросил Неволин у иллюзиониста.
– Уверен.
– А вот в этом ты глубоко ошибаешься. Кровь всю собрал? – обратился дознаватель к своему напарнику, никак не комментируя произведенный иллюзион.
Тот кивнул и показал Василию целлофановый пакет с опилками.
– Сваливаем отсюда, – сказал Неволин.
Перелез через бортик арены и поднялся к Рудольфу.
– Это же детский фокус, чего ты паришься? – заметил Рудик, испытывая всё это время чрезвычайное нетерпение, потому что его знакомый занимался всякой чепухой и совсем не въезжал в ЧП, которое произошло этой ночью.
– Детский? – мрачно переспросил Неволин. – А ты наблюдал за ширинкой дяди Бори, покуда он перепиливал свою потаскушку?
– Зачем мне это нужно?
– А я наблюдал. Дядя Боря – маньяк-убийца, – прошептал дознаватель доверительно. – Суть его иллюзиона в том, что мы все считаем, будто это – иллюзион, но на самом деле под покровом иллюзиона он делает совсем не иллюзион. И в этом состоит ноу-хау всей теперешней жизни – политики, социалки… всего. На нас набросили покров иллюзиона, а за ним вполне конкретные люди творят свои вполне конкретные дела.
– Наверное, я ничего не понимаю в иллюзионе, – признал Рудик свое поражение.
– И я тоже. Но в убийцах понимаю вполне.
Перед Василием Карловичем горел старенький монитор с защитным экраном, на который садилась пыль и облетали волосы с буйной головы дознавателя. Если он дотрагивался до защитного экрана пальцем или тряпкой, то тут же летели искры и по телу проходил легкий, словно весенний ветерок, заряд электричества, доказывающий тот факт, что ранняя эра персональных компьютеров была значительно романтичнее нынешней и работать за ними было не только интересно, но и опасно для жизни пользователя.
На стене кабинета висел плакат тридцатых годов прошлого века с лаконичной надписью: «Не болтай!»
На плакате была изображена суровая женщина в платке, приложившая указательный палец к губам. Что это была за женщина, с высшим образованием или без, партийная или сочувствовавшая, неведомо. Только вечность коснулась ее.
Неволин ударил по клавишам, и на экране загорелись различные адреса с фамилиями людей.
– Какая улица?
– Навалочная, пятьдесят два.
Дознаватель щелкнул своей «мышью»:
– Морально-нравственный роуминг… Это, что ли?
– Ну да!.. – Рудик вскочил со стула и прилип к экрану монитора. – Что там?..
– Да все тип-топ… – пробормотал Неволин после паузы, вглядываясь в ряды электронных строк. – Предприятие зарегистрировано в прошлом месяце на имя Павлючика А. Павлючека.
– Белоруса, что ли?
– Возможно. Но только прописан он в поселке Правда Табунского района.
– Далеко это?
– Километров сто будет.
– А зачем он пожаловал в Орлеан?
– А я почем знаю? Договор об аренде в порядке, налоги уплачены… Так что всё в ажуре.
Дознаватель вышел из программы, погасил компьютер и начал раскачиваться на стуле, заложив руки за голову и распрямляя затекшую спину.