Орленев

Орленев эту ялтинскую осень 1904 года 9.

покупки газеты «Курьер» с помощью Саввы Морозова, о Марии

Федоровпе Андреевой, которая служит теперь в рижском театре,

замечая при этом, что, если Андреев пошлет ей «фотофизию свою,

она будет довольна, ибо тебя она зело уважает, и это такой же

факт, как и то, что по лестнице идет ко мне Орленев». Далее мы

читаем:       «Здравствуйте!..» — это уже обращение к Орленеву.

«А вы, м’сье, до свидания!» — это к Андрееву. Заканчивается

письмо припиской: «Привидения» сидят рядом со мной, и от них

пахнет перегорелой водкой» 10. Как видите, беспутный актер ос¬

тается беспутным, что не помешает Горькому несколько месяцев

спустя, в декабре 1904 года, обратиться к известному немецкому

режиссеру Рейнхардту с просьбой помочь Орленеву организовать

его берлинские гастроли. Без участия Горького и вмешательства

Рейнхардта снять театр в Берлине в разгар сезона было бы не¬

возможно.

На разные темы беседовали Горький и Орленев — о русско-

японской войне, о смерти Чехова и его месте в русской литера¬

туре, о будущем театра, о пользе и вреде гастролерства, о пьесе

Чирикова, о многом, многом, вплоть до программы вечера в пользу

нуждающихся больных, в котором оба приняли участие (27 сен¬

тября). Почему же в этих беседах они не коснулись игры Орле-

нева в «На дне»? Он ничего о том не сказал, и Горький его не

спросил. Если были бы рецензии, споры, шум вокруг его роли,

Орленев, вероятно, не стерпел бы и как-нибудь высказался.

А если все молчат, зачем ему признавать свою неудачу и де¬

литься сомнениями?

Играть Алексея Ванюшина ему было не очень интересно, по¬

тому что он не мог представить себя в образе этого блудного ку¬

печеского сына, не было такой точки, где бы пересеклись их

судьбы. В противоположность тому роль Актера в «На дне» пона¬

чалу захватила его своей родственностью, он шел к ней по клас¬

сическому канону Станиславского «от себя» — может быть, и его

ждет такая же ранняя и бесславная старость и смерть удавлен-

пика на пустыре. Ведь говорил ему когда-то Николай Тихонович,

что он умрет под забором! А что если это вещие слова? Орленеву

стало жаль себя, он расчувствовался и быстро приготовил эту не¬

многословную и чуть-чуть монотонную роль доверчивого, слабого

духом и сломленного обстоятельствами человека. Вот когда его

нервы действительно пришли в полное расстройство. И только

сыграв несколько спектаклей, он почувствовал, что навязчивая

биографичность тоже стеснительна для творчества. И какая в этом

случае родственность, если Актер у Горького не верит и никогда

пе верил в свой талант, о чем недвусмысленно говорит Луке в на¬

чале второго действия («Я, брат, погиб... А почему — погиб?

Веры у меня не было. .. Кончен я...»), он же, Орленев, и в пло¬

хие дни жизни полон новых и новых замыслов и воли к твор¬

честву, и хотя пьет, но ведь не спился и не сопьется. . .

Конечно, горька и безысходна судьба Актера в «На дне»,

у которого нет даже своего имени. «Даже собаки имеют клички» —

говорится в пьесе, а ничтожество Актера так безмерно, что у него

нет и клички. Этот потерянный и смертельно больной человек

вызывает глубокое сострадание. Но Орленев не раз видел траге¬

дии актеров, и притом таких замечательных, как Иванов-Козель-

ский, рядом с собой, в жизни. Он бывал у своего учителя и тогда,

когда в самом расцвете лет тому изменили силы и слава была уже

далеко позади. Иванов-Козельский не декламировал, не жестику¬

лировал, не жаловался, не суетился, он ушел в себя, сосредото¬

чился, был спокоен, искал одиночества, избегал публичности.

Картина, как видите, совсем другая. В самом деле, трагедия Ак¬

тера у Горького, если оставить в стороне социальные причины,—

это трагедия заурядного, незадачливого, несчастливого человека.

На взлет искусства здесь нет и намека: гибнет просто человек, и

разве этого мало? Позы и монологи Актера, его причастность и

привязанность к театру придают этой гибели трагически подчерк¬

нутый характер, где пошлость наигранной сценической рутины

мирно уживается с отчаянием медленного умирания. Итак, уже

вскоре Орленев понял, что выбрал для своего исповедничества не¬

подходящую натуру, близкую ему по некоторым внешним при¬

знакам и далекую по сути. Надо было все начинать сызнова, и он

начал бы, если бы, пока репетировал и играл, не убедился в том,

что «На дне» пьеса ансамблевая, она не делится на первые и вто¬

рые роли, в ее композиции все равнозначно и равно необходимо

и претендовать на лидерство Актера он не может. Как же тогда