Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

Зато порядок везде. И охват занятиями стопроцентный. Ни один проверяющий не придерется.

Ловкая форма протеста: безделие, припудренное внешним блеском. Давно изловчилась к такому Русь. Очень давно. И когда иго давило, и потом, когда иноземщина верхние эшелоны власти захватила, с легкой руки Петра Великого. Кровью заливали правители открытый протест, а народу себя жаль, вот и приловчился. Все время совершенствуясь. Теперь вот бездеятельный протест прикрывается великой демагогией, лапшой на уши, пылью в глаза — все хорошо, лишь бы спокойно коптить небо и не участвовать в чудачествах государственного масштаба.

Очень хотелось Кокаскерову поделиться своими мыслями с начальником политотдела, посудачить с ним и, возможно, даже определить какие-то контрмеры, но понимал: не в коня корм. Пока, во всяком случае. Не откликнется душой. Даже не захочет понять всей глубины проблемы. Главное для него пока, кажется, тоже внешняя атрибутика. Его, начальника, не встретили, как положено. В этом он видит изъян…

Мысли Кокаскерова бурлили так же кипуче, как река, по берегу которой они ехали тихим шагом.

Застава и крепость рукой подать друг от друга. Ее бы, может, и не нужно было строить, но… Кто-то решил. Так и вышло. Заброшенная крепость казаков и новая застава. Застава тесная, крепость просторная. Не обогреешь зимой. Недавно совсем приспособил ее Кокаскеров под учебный пункт. Есть здесь и где молодых солдат разместить, есть где и учить.

Вот и водозаборный домик с насосом, монотонно урчащим. Налево — ворота. Гостеприимно раскрыты. Все командование учебного пункта ожидает. Как и положено. Порядок полный.

— Осмотрим крепость, проведем совещание по подготовке к встрече ветеранов, пообедаем и — к моим отцу с матерью, — придержав повод, сказал Киприянову Кокаскеров. — Познакомлю.

Вообще-то Кокаскеров не хотел брать в юрту к родителям майора, но приглашение вырвалось как-то само собой, и он пока что не жалел об этом. Впрочем, не пожалеет и потом, хотя начальник политотдела усложнит все, что можно усложнить в той обстановке, какая вдруг возникнет, зато получит хороший урок высокой нравственности, что станет заметным толчком к переосмыслению своего жизненного кредо.

Крепость, как и предполагал Кокаскеров, не отняла много времени. К обеду они действительно успели все осмотреть и определить, где, что и в какие сроки подремонтировать, навести, как любят говорить офицеры, марафет, поэтому в путь тронулись они без опоздания, и к брошенной заставе «Сары-Кизяк» подъехали еще задолго до темноты, когда солнце только начало пощипывать закатными лучами дальние снежные пики.

Застава, долгие годы державшая под крылом семью Кула, боевая застава, считавшаяся в отряде самой трудной по оперативной обстановке, стояла сейчас за густой колючей проволокой с забитыми окнами. Брошенка. Разумней было бы Крепостную закрыть, там, в старой крепости, все же оставались люди, а здесь нельзя было оголять участок. Но решило то, что застава стоит не у границы, а у гор. Граница впереди. Идет по горным хребтам. Теперь здесь проходят лишь редкие дозоры. Только углядят ли они за всем? Кто может поручиться, что за эти годы никто здесь не прошел безнаказанно?

Заставу эту, как считал Кокаскеров, нужно восстанавливать в первую очередь. Он уже осматривал ее не один раз, поэтому сегодня решил здесь не останавливаться, лишь посмотреть, исправен ли колючий забор, не покосился ли где, не нужен ли ремонт. И вот когда всадники уже замыкали спокойный крут, тут вот и зацепился взгляд Кокаскерова за сбитый кончик снежного языка, высунувшегося из лощинки, где еще лежало много и старого, и наметенного недавней пургой снега. Не след, но что-то непривычное, неестественное.

И коновод торопливо докладывает:

— Товарищ полковник, вон проволока отогнута!

Кокаскеров поднял руку, требуя тишины, внимательно прощупал взглядом линию от сбитого снега до раздвинутой проволоки, прощупал еще раз, еще и еще.

«Кто-то прошел. После пурги. Снег когда сошел. Вон трава примята. Вон еще…»

— Вот что, сынки, — повернулся к коноводам. — Вправо и влево давайте. Тыл прикрыть. Коней положить. Ясно? — потом Киприянову. — А мы с вами — вперед.

Пограничных нарядов здесь после пурги не было. Из-за малолюдия. Сюда вообще редко посылались дозоры. Формальное оправдание: непроходимые горы. Только так уж они непроходимые. Кокаскеров не очень-то этому верил.

Изрядно повозившись с заржавевшим замком, офицеры все же вошли через законные ворота, ведя коней в поводу и держа оружие наготове. Казарма не потревожена. Все на месте. Все забито. Но… Стоп! Следы. На теневой стороне, где снег еще сохранился. Помяты подтаявшие закраины. В одном месте даже можно разобрать, что обут человек в мягкую, удобную для гор обувь.

«Искал, нет ли входа в казарму? Похоже».

Склады и баня тоже нетронутые. Осталось одно место — конюшня.