Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

Не взял с собой начальника политотдела. Не захотел показать ему место первого своего крика. Один поехал. Тихим шагом. А мысли вихрятся, вышвыривая пригоршнями и годы отшельничества, и жизнь под крылышком заставы «Сары-Кизяк», и службу на границе перед войной, и плен, и партизанский отряд — сколько пережито, сколько выстрадано, каких сил потребовала жизнь, вот здесь возникшая, прежде чем привести к спокойной устроенности. Нужная и важная работа, авторитет. Вполне уверенное будущее…

Ох, как он ошибался, считая, что тернистый путь окончен, и жизнь напомнит ему об этом сегодня же. Перед закатом солнца.

Крепостная встретила командиров не привычным докладом начальника заставы, а зычной командой:

— Смирно! Равнение на средину!

По плацу, уставно вскинув руку к козырьку, чеканил шаг заместитель начальника заставы лейтенант Абрамов. Любо-дорого посмотреть. Среднего роста, он был в меру плечист, в меру фигурист, китель и галифе сидели на нем ловко, а хромовые сапоги лаково искрились на солнце. Сердце какого командира не дрогнет при виде ровного, ранжирного строя, и такого подтянутого офицера. Даже у Кокаскерова, пограничника до мозга костей, мелькнула мысль, что зря недоволен он прибывшим из армии молодым лейтенантом.

Но почему застава вся на ногах? Время еще предобеденное… Спросил об этом лейтенанта. Ответ получил четкий. Без тени сомнения:

— Общий подъем в тринадцать тридцать.

— Что? Все отоспали положенное?

— Никак нет. Время сна им определено после занятий. Перед ужином.

Даже для начальника отряда это оказалось неожиданным. Сознательно разрывать сон солдата? Когда требует обстановка, тогда оправданно, а тут — что-то совершенно новое. Но не теперь же выяснять. Сказал только, пока подходили к строю:

— Пограничники, товарищ лейтенант, шутники. Они спать ложатся, когда все встают. Привыкать к такому надо, лейтенант. Необходимо!

Продолжил разговор в канцелярии, куда, наконец, пришел и начальник заставы капитан Друзяка. Помятый весь, усталый. Не от сегодняшней лишней нагрузки, а усталый вообще. Без перерыва усталый. Начал было докладывать, но Кокаскеров остановил:

— Ваш заместитель доложил, спасибо. Садитесь и рассказывайте, как у вас дела?

— На уровне задач, товарищ полковник.

— Конкретней можете!

— Так точно. Плац вы уже видели. Хорош! В казарме — чистота. Охват занятиями — стопроцентный. Проводим ежедневно вечернюю проверку. Потом и прогулку. С песней. Строй сплачивает коллектив.

— Выходит, у вас основная плотность людей в казарме.

— Товарищ полковник! — с явной обидой ответствовал капитан. — Можете проверить планы охраны границы.

— Проверим, конечно. А пока еще вопрос: в городке следопыта давно были?

На помятом лице капитана появились признаки смущения. Ответил подневольно:

— Давненько.

— Думаю так, — подытожил короткий разговор Кокаскеров, — поступим: направим сюда группу офицеров штаба и политотдела для изучения вашего эксперимента. Договорились?

— Так точно, — без всякого вдохновения ответил капитан Друзяка. — Будем ждать.

Когда они, сделав все, что намечали, уезжали с заставы, майор Киприянов выговорил ее начальнику:

— Командование отряда приехало, а встречает заместитель.

— Виноват. Учту. Только, товарищ майор, и меня понять можно: четыре часа на границе. Есть? Есть, план охраны, боевой расчет, заполнение учетов, работа с сержантами, с заместителем. Больше четырех часов уйдет. А у меня, простите, год за год. И оклад сто двадцать пять рэ. Перегрузочка выходит. А что Конституция нам предписывает? Вот, ведь, дело какое.

— Вам же участок границы поручен. Родина вам его доверила, а вы о каких-то мелочах. Не патриотично для коммуниста.

— С меня, товарищ майор, спрос маленький. Не я начудил. Мое дело телячье. Только я — не осел.

Как ни тих был разговор майора с капитаном, Кокаскеров слышал его и, в какой уже раз, с горечью подумал, как обстоятельства меняют людей. Когда шло сокращение, Друзяка, тогда еще старший лейтенант, ловко скрывал свою «телячью» сущность. Он лизоблюдил, он из кожи лез, чтобы выказать свое согласие с тем, что творится, показать свои способности, хотя, как теперь понимал Кокаскеров, совершенно не соглашался с сокращением застав, а особенно с отменой льготной выслуги. Хотел он того или нет, а, выходило, поддержал «чудачества», как ловко теперь он определил прошлое. И чего ради? Чтобы удержаться. Но и это не ради великой цели, а ради корысти. Как только почувствовал обратный ход и понял, что время увольнений миновало, что для границы он стал ценен как кадровая единица, напыжился, приняв позу обиженного, и стал делать только то, что просто нельзя не делать. И когда появился у него заместитель, из армейских, он совершенно не думал о последствиях, о никчемных перегрузках, какие навалились на солдат, которые ночью несут службу, а днем живут по уставному распорядку, где все расписано с учетом полноценного ночного отдыха. Ему нравится зычная команда заместителя: «Застава, смирно!» — когда входит он, начальник, в казарму, а от мысли, что крик тот разбудит спящих после ночного наряда, он вяло отмахивается:

«Молодые. Уснут снова…»