После обеда вновь плац. На следующий день то же самое. О плановых занятиях вовсе забыли. Плац и уборка, уборка и плац. И третий день новшества не принес. Разница лишь в том, что распогодилось. Солнце ласкает, ветерок, хотя и холодный, однако, не сильный, бодрит, а не студит. Веселей пошло дело. Даже подполковник Томило вынужден был признать, что ничего выходит, сносно для молодых воинов. Впрочем, ему это признавать теперь можно, теперь он в выигрыше: погонял как следует и добился успеха.
По его же команде каждый вечер меняли подворотнички. Чистый или нет— значения не имело. Короче говоря, так сложилось, что дыхнуть некогда. Только кто сядет в ленкомнате за письмо домой, его тут же в бытовку: утюжь брюки или шинель, драй пуговицы и пряжку. Тут в самый раз, в самую десятку влетали реплики Сильвестра. Типа:
— Не сердись, народ. Радуйся, сознавая, что приказ начальника должен быть выполнен точно и в срок. А у начальства один лозунг: лучше пере, чем недо…
Тут обычно подхватывали другие остряки. Отводили душу. Замолкали только тогда, когда в бытовке появлялся сержант или офицер.
Но в свой срок пришел конец пустоделию. Выстроился гарнизон со Знаменем на правом фланге. Тепло. Солнечно. Хоть час, хоть два часа можно стоять, тем более, что разрешено разговаривать. Не громко.
На дорогу нацелено несколько глаз. На Крепостной на вышку поднялся специальный наблюдатель, чтобы немедленно доложить, как вырулят из-за поворота машины, а для подстраховки начальником учебного посланы еще и наблюдатели в угол крепости, на дувал. Оттуда тоже хорошо виден поворот дороги. В руках у этих наблюдателей — флажки.
Если бы шефы и ветераны ехали одни, подполковник Томило и майор Киприянов не стали бы столь прытко готовиться к встрече, но с ними ехал начальник войск округа, и тут уж любая промашка непростительна. Тут, действительно, лучше перебдеть…
Несмотря все же на чрезмерную суетливость, все прошло хорошо. И наблюдатели на дувале не зазевались, и на заставской вышке не проворонили, а голос у подполковника Томило зычный, вмиг взбодрил строй, и когда машины въехали в ворота, бойцы гарнизона стояли струнно-замершие, торжественно вдохновенные. И даже ни у кого не вызвала улыбки старательная неумелость начальника штаба, который, вздрагивая животом в такт шагу, топал для отдания рапорта начальнику войск. Ну а те, кого он встречал, тоже были не стройными юношами. Им даже завидно, что почти сверстник ихний, а гляди ты, еще строевым рубит.
Без запинки отрапортовал Томило, а когда строй дружно ответил генералу на приветствие, воссиял. Да как же не радоваться, если великие усилия затрачены с явной пользой. Его личные усилия.
Потом, как и положено в наш речистый век, начались выступления. Короткие и толковые перемежались, затираемые ими, с длинными и сумбурными, но строй вряд ли воспринимал суть ораторских стараний, все смотрели на меч, выложенный шефами на накрытый зеленым сукном стол — приятная глазу мирная зелень будто отторгала великолепно выкованный меч, большущий, холодно поблескивавший, словно он понимал чего ради придумали его люди, словно гордился своей страшной силой. Но вот потоки слов иссякли и началось главное, ради чего все эти торжества: довольно пожилой рабочий, с нерастраченной, чувствовалось, еще жизненной силой, взял меч и, поцеловав его, бережно преподнес его полковнику Кокаскерову. Слова сказал при этом тихие, но веские:
— Разящий меч пролетариата. Вручая его своему отряду, мы, ветераны его, надеемся, что держать меч будут надежные и сильные руки.
Кокаскеров благоговейно принял меч, поцеловал его и, прижав к груди, тоже негромко, но уверенно, ответил. От имени отряда ответил:
— Клянемся, что будет так! Клянемся!
На репетициях такого не предусматривалось, но начальник учебного пункта не растерялся, поднял руку, все поняли его жест, вдохнули полногрудно и вслед за командирским взмахом выпалили дружно:
— Клянемся! Клянемся! Клянемся!
Здорово вышло. Как надо. Ветераны даже растрогались. Полезли, кто постарше, в карманы за платочками.
Пришло время торжественного марша. Сейчас прозвучит команда. Все уже ждут ее, приготовились ее исполнять, но в это время генерал Костюков, стоявший вместе с начальником войск округа чуть поодаль и наблюдавший за происходившим как бы со стороны, перекинулся несколькими словами с начальником войск и, получив одобрительный кивок, вышел к строю. Расправил и без того бодрые пшеничные усы и попросил:
— Вот что, сынки, после марша прошу всех желающих собраться. О многом я хочу вам рассказать. Я же здесь до революции рядовым казаком служил. И революцию здесь встретил…