Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

— Неужели все они — рядовому Богусловскому, — удивился лейтенант Чмыхов. — Не взопреют ли у него ноги?

— Зачем все? — в свою очередь удивилась Гулистан. — Кому он скажет.

— Так поступим, — заключил тогда Чмыхов. — Раз это, фактически, знак внимания местного населения к пограничникам, заслуживают его лучшие. Позовем командиров отделений, секретаря комсомольского бюро и составим список по их рекомендациям.

— Пусть мой внук скажет кому, — начала было Гулистан, но Кул остановил ее:

— Не мешай, Кыз-бола. Пусть будет так, как будет.

— Хорошо, — с явной неохотой согласилась Гулистан, подозревая, что вдруг в списке, какой хочет составить офицер, не окажется Ивана, ради которого она пряла пряжу и вязала потолще носки. Успокоилась только тогда, когда Чмыхов предложил ей вручить носки Ивану лично, а всем остальным, по списку, в ленкомнате.

Акт передачи носков пограничникам Чмыхов обставил торжественно. Сам произнес, открывая торжество, длинную речь о дружбе пограничников с местным населением, истоки которой идут еще от указания Дзержинского, потом, когда вручение состоялось, сам поблагодарил самоотверженную женщину, затем выпустил на трибуну еще и Сильвестра Лодочникова.

Растрогалась Гулистан, пообещала связать носки для каждого пограничника.

— Зима еще будет, снег будет, трава еще не будет, я принесу…

Русские в таких случаях говорят: не говори гоп, пока не перепрыгнешь. У местных тоже есть своя присказка на сей счет: вверх яблоко бросишь, пока оно на землю не упадет, неизвестно, что будет.

Одному Сильвестру все известно, погладил он носки (в список внес его сам Чмыхов) и изрек:

— С сего дня мне сам черт не сват.

Глава восьмая

Граница притихла. Все фланговые заставы, особенно Сары-Кизяк и Крепостная, настороженно ожидали ежедневно, ежечасно новой провокации, но стояла совершенная тишина на их участке. Уехал Кокаскеров (в отряде дел много), его сменил начальник штаба, который, устав от безделья, через неделю тоже спустился вниз, уступив место начальнику политотдела. А он — не Кокаскеров и Томило, для кого главное — служба. Майор Киприянов в первую очередь — воспитатель. Он твердо убежден, что если ослабевает идеологическое воздействие на воинов со стороны политработников, партийных и комсомольских организаций, тут же вакуум заполняет пережиточная, как он ее называл, идеология. Ущербная, даже, если хотите, враждебная.

Ну, а если обстановка осложняется, тут, как считал Киприянов, сам бог велел засучить рукава. И как сразу бросилось ему в глаза, она-то, воспитательная работа, зачахла. Боевые листки почти не выпускались, стенгазеты висели давнишние, стенд передовиков тоже запылился, а итоги социалистического соревнования висят (на всех заставах) аж месячной давности.

— Что вы меня воспитываете?! — горячился майор Киприянов, когда на очередной заставе начальник или его заместитель пытались оправдаться из-за чрезмерной нагрузки на личный состав. — Напряженность в службе предполагает усиление напряженности в идеологическом воздействии. Не пытайтесь прикрыть объективными причинами свою бездеятельность!

И к великому, но молчаливому неудовольствию начальников застав, начиналась кипучая деятельность: совещания партийно-комсомольского актива, совета ленинской комнаты, редколлегии стенной газеты, индивидуальная работа с комсомольским секретарем, затем уже и комсомольское собрание, с докладом на котором выступал он лично, — все это майор Киприянов впихивал в два или, в крайнем случае, три дня, заканчивая свое, как он говорил, «расшевеливание» смотром художественной самодеятельности.

Лелеял он еще и главную задумку — заставский конкурс на лучшую художественную самодеятельность. Проводить его он предполагал в крепости. И послать об этом значительном мероприятии заметку в окружную газету, как передовой опыт. До времени он, правда, о том помалкивал.

«Поработаю на Сары-Кизяке, тогда и объявлю, — определил он себе программу. — Если обстановка позволит».

Обстановку он все же понимал, оттого и «расшевеливал» партийцев и комсомольцев. И все, что проводил, аккуратно записывал в отчеты. Самолично. Не доверяя никому. Понимал, что случись во всей этой пограничной суете прокол, обязательно приедет комиссия выяснять причины. Непременно станет она проверять и партийно-политическое обеспечение службы, но увидит, что здесь все в порядке. Без замечаний, конечно, не обойдется (он учитывал свой опыт), но они будут не очень-то существенными и на его карьеру не повлияют. А случись успех, тут он вовсе на высоте. Посыплются тогда изобильно похвалы.

Вот он и старался охватить и предусмотреть все, а потому все записывал и записывал, почти каждый раз комментируя свои записи:

— Запомните, социализм — это учет.