Орлиное гнездо

Федос сидел и думал о том, что волновало душу: о пожаре в Бакарасевке, о выстреле в Якима, о сегодняшнем браке, о Гришке, который притворно ругал отца.

Шмякин стоял перед всеми в замазанной спецовке, ничем не отличимый от других рабочих. Он напряженно ждал, искоса посматривая в сторону Федоса.

— Отводов не будет? — повторил свой вопрос предцехкома.

«Может, взять, да и рассказать обо всем?.. — думал Федос. — Но разве Гришка ответчик за отца? Не о Харитоне ведь речь…»

И, прокашлявшись, Федос сказал:

— У меня отводов нет.

Гришка сидел с пылающими ушами, пока считали поднятые руки. Он тоже был принят.

Затем председатель огласил решение цехкома о вручении рогожного знамени Шмякину и Лободе за допущенный в работе брак.

— Учти, Шмякин, — предупредил он. — В союз мы тебя, конечно, приняли. А за брак ты ответишь особо. Получай знамя. Исправишься — заберем обратно…

Федос низко опустил голову. Гришка, глупо и угодливо улыбаясь, прошел к столу и под смех и свист взял из рук председателя шершавое, занозистое древко с куском обтрепанной грязной рожоги с черной надписью: «Позор бракоделам!»

Вернувшись на свое место, Гришка, все так же глуповато улыбаясь, сунул знамя Федосу:

— Возьми, прицепи на катер эту красульку.

Федос резко поднялся. Глаза его пылали гневом. Он двинул кулаком по Гришкиной руке с рогожей и, не глядя ни на кого, вышел из цеха.

— Ишь ты! Мы обиделись, гордые очень, — шутовски воскликнул Гришка.

И пошел следом за Федосом, опустив древко с рогожей так, что мочальные ее лохмы подметали с пола мусор и пыль. Выйдя на площадку, Гришка приткнул знамя на корму своего катера.

8

Сопки, дома, деревья были плотно и душно обернуты ватой утреннего тумана. Облачные груды неподвижно лежали на уличных булыжниках, на коричневых скальных обломках Орлиного Гнезда, на палубах судов, на холодном бетоне причалов. Тяжелые капли срывались с крыш, с веток деревьев и шумно, по-дождевому падали на землю.

Сквозь задымленное туманом окно ничего не было видно, кроме соседнего калитаевского дома; город исчез, словно бы растворился в облачном молоке. Сергею казалось, что от всего города остался только один-одинешенек этот дом, неправдоподобно увеличенный туманом, а рядом — сбросивший ржавые доспехи зеленый монгольский дуб, с листьев которого падали густые капли.

Сергей не любил владивостокский туман, закрывавший солнце и таинственную даль открытого моря. Заунывный ревун на Скрыплеве, предупреждавший корабли от опасности, вселял в его сердце тревогу за тех, кто в море.

Но сегодня Сергей не замечал пасмурной погоды: на душе у него было солнечно. Сегодня выйдет из сухого дока пароход «Тайга», на котором Сергей впервые работал самостоятельно. Он прихватывал листы, которые затем уже окончательно сваривал Андрей. Однако и это была серьезная работа. От мысли, что в корпус «Тайги» рукою Сергея вплавлен металл, становилось необыкновенно радостно. Об этом хотелось рассказывать всем. Но пока единственным слушателем Сергея был его дед. Он терпеливо, в который уже раз выслушивал подробности этого знаменательного события.

Мальчишка, сменивший Сергея на разноске газет, постучал в дверь.

— Почитаем новости, — обрадовался Алексей Дмитриевич.

Старик всегда с нетерпением ждал газету и, если разносчик запаздывал, сердился, ворчал на непорядки в типографии.

— Очень большая неприятность, — сказал Изместьев, — бегло просмотрев номер «Красного знамени». — Затонул «Цуруга-мару»… Человеческих жертв, правда, нет… Но большая часть грузов погибла. Подозрительная история, на мой взгляд.

Алексей Дмитриевич комментировал сообщение о гибели «Цуруги», дополняя его своими догадками и выводами. Старый моряк хорошо знал, как обделываются такого рода делишки.

«Цуруга-мару» наскочил на подводные камни у берегов Камчатки. Носом он прочно застрял между рифов, а корма опустилась в воду. Кормовые трюмы, где находились банки для крабовых консервов, затопило водой. Сразу же возле «Цуруги» оказался японский краболов, принявший всех пассажиров с аварийного парохода. Подозрительным было это быстрое появление в тех местах японского краболова, хотя ему там делать было нечего. На другой день «Цуругу» покинула и его команда.

И это обстоятельство смущало Изместьева: команда была спокойна за свою судьбу, зная, что авария не грозит людям.

«Все это они заранее подстроили», — убежденно заключил Изместьев. «Цуруга» — старая, сорокалетняя посудина. Аварийный капитан оказал пароходной компании отличную услугу — компания получит страховку — и погубил заодно путинные грузы для советских крабоконсервных заводов.

В конце сообщения о «Цуруге» говорилось, что необходимо без промедления посылать на Камчатку «Тайгу» с рыбыловными снастями, банками и продовольствием.

— Видишь, Сергей, вы кстати отремонтировали «Тайгу». На нее теперь вся надежда. Ее хотят посылать на Камчатку. Принеси-ка мою тетрадь, — попросил Изместьев.