Орлиное гнездо

— Рад вас видеть, господин Дерябин, — очень любезно приветствовал японец Павла Васильевича.

Собака японца не сразу узнала Дерябина, новый человек показался ей подозрительным, и она, глухо заурчав, прижалась к ноге хозяина. Хосита почесал у нее за ухом и успокаивающе заметил:

— Тут все свои.

Биргер стоял широко расставив ноги, как на палубе парохода, слегка притаптывая снег.

— Великолепный снег, Дерябин-сан! Надежная примета близкой весны. Вы любите весну, вам нравится такая погода? Красота падающего снега прямо неописуема, — сказал Хосита.

— Дрянное слякотное время эта наша приморская весна. Сплошной насморк и неприятности. Не люблю, — сердито проворчал Дерябин.

Японец дружелюбно рассмеялся, приняв за шутку недовольное ворчание Дерябина.

— У вас новости, Дерябин-сан?

Павел Васильевич вспомнил все обстоятельства последних дней, цель своего визита на Суйфунскую, к Хосите, с которым хотел поговорить наедине, и рассердился на Биргера, мешавшего посекретничать с японцем.

— Как вам сказать, Хосита-сан… И есть, и нет, — промямлил Дерябин и опять покосился на Биргера.

— Дерябин-сан, наверное, не желает гозорить при капитане. Но это напрасно. Биргер-сан вполне надежный человек. И я хотел бы вас об этом уведомить официально.

Они пошли вверх по Суйфунской. Дерябин не предполагал, что ему придется идти по улице рядом с японцем, он хотел встретиться с ним в домашней обстановке, но теперь отступать было поздно. Единственно, о чем думал сейчас Павел Васильевич, — это как бы не встретить знакомых: он не хотел иметь свидетелей этой прогулки. И потому все время беспокойно оглядывался.

Ветром заметало следы трех человек, подымавшихся в гору. И только глубокие следы собак не мог начисто зализать ветер.

Вскоре они добрались до небольшого домика. Выбеленные стены его сливались со снеговой белизной.

Дерябин не раз бывал в комнате Хоситы, и всегда она поражала его неуютной оголенностью. Комната была обставлена странно, японские и русские вещи перемешались между собой. Соломенные, глянцевито блестевшие циновки лежали на полу вместо ковра. Шторки, сделанные из тончайшего соснового шпона, разрезанного на узенькие пластинки, были расписаны легкими брызгами черной и белой гуаши. Они прикрывали небольшие оконца, спускаясь до самого пола. Несмотря на то что в комнате имелась круглая, крытая лакированным железом печь, на полу стояла еще и чугунная печурка — Хосита любил греть над нею озябшие руки. За черной атласной ширмой с вышитой шелком крадущейся фигурой тигра стояла железная кровать с целой горкой подушек. У одного из окон, зеркально поблескивая четырьмя лампами, стоял советский радиоприемник «БЧН» и черная, обтянутая искусственной кожей коробка американского патефона.

Прежде чем переступить порог, Биргер привычными движениями освободился от обуви. «Ох уж эти обычаи», — недовольно подумал Дерябин и принялся стаскивать с ног бурки.

Ступая в соломенных дзори по скользким, как бы отполированным циновкам, оба прошли на середину комнаты. Дерябин опустился на циновку. Биргер включил приемник, а Хосита вздувал огонек в печурке. Хозяйка принесла чай. Биргер тоже сел по-японски. Все звучно прихлебывали из прозрачных фарфоровых чашек.

— Снежная весна, близкие хлопоты, — неопределенно высказался Хосита.

Дерябин подумал, что в этом году обычные весенние хлопоты с Камчаткой: наем рабочих, фрахт японских пароходов, добывание соли, тары — все это уже не коснется его. Камчатка, озолотившая Дерябина в годы совместной работы с японскими компаньонами, была теперь для него разорительным и трудным предприятием, грозившим убытками, неприятностями с профсоюзом. Пока не поздно, надо было кончать с этим. Но Дерябин был, как и в прошлые годы, опутан тайными обязательствами с бывшими своими хозяевами, его цепко держал в руках Чосен-банк, в сейфах которого покоился приличный капиталец Дерябина, о котором вряд ли догадывались советские фининспекторы. И потому Дерябин не мог ступить и шага, не испросив разрешения тех, от кого зависел и поныне.

— У моряков и рыбаков весна всегда беспокойное время: навигация, путина, черт те что, — поддержал Хоситу Биргер, глядя на японца тусклыми, выпуклыми глазами, напоминавшими цветом и округлостью пароходные заклепки, крашенные шаровой краской.

— Вы, кажется, Дерябин-сан, хотели меня спросить о чем-то? — поинтересовался Хосита, догадавшись еще на улице, что Дерябин не ради пустой прогулки с Изместьевым выбрался из дому в этакую непогодь.

— Да. Хотел посоветоваться. Думаю ликвидировать дела фирмы, — соврал Дерябин, зондируя почву: как отнесется Хосита к уходу Дерябина с Камчатки.

— Прискорбно сожалею, — огорчился Хосита, но, как показалось Дерябину, лишь из чувства вежливости.

— И потом я хотел бы совсем уехать отсюда, — сказал Дерябин.

— Интересуюсь — куда? — Лицо Хоситы сразу стало серьезным.

— Ну, об этом долго рассказывать, — замялся Дерябин: присутствие Биргера сковывало его.

— Понятно. Хотите за границу, — расшифровал его мысли Хосита. — Это невозможно. Вы нужны нам здесь для одного важного дела.