Орлиный услышишь там крик...

— «Вчера пуржило. Вот, шельмец, добрался», — подумал начальник. Он долго жил на Севере и много видел. Приезжали сюда всякие. Бывали и такие: покричат, взбаламутят— и, смотришь, улизнут с первым попутным само летом. Но этот парень, показалось ему, приехал надолго, он будет стоять здесь так же твердо, как стоит сейчас, широко расставив ноги, гордо держа голову. «Новое вторгается в жизнь», — считал он обычно, но ни разу не задумывался, в каком виде представится это новое.

Горит огнями Арктика. Но в глубине ее остались островки, где еще нет электрических станций, нет радио и связи. И в лице этого инженера, приехавшего в далекий колхоз, чтобы построить станцию, научить чукотских ребят технике, и было это властно вторгающееся новое.

Вечером наш самолет летел во льды.

«ЛЕДЯНОЙ НАЧАЛЬНИК»

Заря бледнеет и гаснет. Внизу сиреневый океан. Льды разорваны черной молнией трещин. Верхушки торосов срезал туман — тонкий, полупрозрачный, как нейлоновая косынка. Это парят разводья среди льдин. Через четыре часа в направлении от мыса Косистого самолет снизился до высоты семьдесят метров и теперь, трубно гудя четырьмя двигателями, подбирается к дрейфующей станции.

Кареглазый, общительный, невысокого роста пилот, прищурившись, смотрит вдаль. Радиопеленгатор с ледового аэродрома почему-то работает с перерывами.

Не так давно этот пилот искал в Чукотском море льдину, на которой остались рыбаки. Нашел. Сбросил вымпел с запиской: «Если есть больные, отойдите в сторону трое, если надо продовольствия, ложитесь двое на лед». На втором заходе увидел: лежат двое. Сбросили мешок на льдину. На третьем заходе — двое продолжают лежать.

Вспомнил, усмехнулся.

Рыбаки, обнаружив в мешке лишь хлеб и консервы, резонно требовали спирта. Нашли железную фляжку, обмотали брезентом, чтобы не разбилась, сбросили. Замахали руками, благодарят.

Но где же все-таки станция? Проходит пять минут, десять… Станции не видно. Сплошной лед и торосы. Неужели не успеем сесть до темноты? Если сумерки настолько сгустятся, что не рассмотреть посадочной полосы, то придется поворачивать обратно.

Вдруг впереди мелькнули черные куполки палаток — целый городок, трактор, мачта с флагом. Шасси со свистом врезаются в снег. Самолет подруливает к стоянке и, не выключая моторов, выгружает бензин. Бочки мчатся по сходням и откатываются далеко в сторону. Через пять минут самолет идет на взлет, торопится засветло оторваться ото льдов и уйти на Большую землю.

Подскакивает тракторишко — бойкий, верткий, специально сделанный для полярных станций. На спинке сиденья тракториста оленья полость и карабин. Полярники тоже с карабинами — на случай встречи с медведем.

…Бульдозерист был первым, кто делал на льду посадочную полосу. Сухощавый, торопливый, с хитроватыми глазками и рыже-соломенной щетиной, в черном замасленном полушубке, опоясанном флотским ремнем, он крутится на аэродроме весь день. Перетаскивает на своем тракторишке бензин, ящики с грузами, очищает от снега полосу и все время прислушивается к гулкой воркотне океана. Вода ломает лед — как бы чего не утонуло. Бульдозерист— полярник опытный. Участвовал в первой антарктической экспедиции, побывал на многих зимовках. Ребята зовут его «ледяной начальник».

Есть у него еще одна забота — трактор ХТЗ, «харьковчанка», маленький, огородный, на гусеничном ходу. Вот бы приспособить специально для Арктики!

На мои вопросы он отвечает с достоинством. Уверен: если спрашивают, то неспроста.

— Понимаешь ли, она машинка сильная, заводится с крючка. Но не доработана. Мороз — от металла пальцы отскакивают, а кабины нет. Ясное дело — сосулька…

Он похлопывает рукавицей по голубому капоту, о чем-то думает.

— Опять же медведь. Отсюда он тебя одним махом сдернет. Только мы здесь высадились, чищу я полосу, ползаю по торосам. Гляжу — медведь. Ходит около. Посматривает. Черт его знает, то ли сожрать тебя хочет, то ли стороной обойти…

Вдруг он проворно вскакивает на сиденье и на прощание кричит:

— Ну да ничего, к осени я ее на ноги поставлю!

И, прибавив газ, рванулся к полосе.

Полоса гладкая и чистая, как каток. А сбоку, на границе черных контурных флажков, громоздятся ледяные глыбы и сугробы. Глядишь на них и понимаешь, сколько труда пришлось вложить этому хлопотливому «начальнику» и его трактору.

А лед в Арктике в морозы крепче гранита. Пуля из боевого карабина отбивает дольку не больше сигаретной коробки. Стальная плита очистителя, навешенного перед тракторным мотором, избита и покороблена.

А вдруг аэродром начнет тороситься? С юга и запада доносятся глухие разрывы, похожие на канонаду. Они то приближаются, то откатываются назад. Вода в лунках плещется но краям. Льды пришли в движение, и никакая сила не может удержать, успокоить их. Они будут с ревом и скрежетом наползать друг на друга, вставать на дыбы, подминая под себя все, что попадется. Торосы, как девятый вал, идут сюда, угрожая в одно мгновение уничтожить труд и бессонные ночи.