Да пусть не каземат гёрусский, а самая что ни на есть недоступная твердыня в мире, и пусть войск вокруг - видимо-невидимо, пусть сойдутся все витязи мира,- и пальцем не посмеют тронуть Хаджар. Ни волоса с головы ее не упадет!
Истосковавшийся по милой подруге, Наби впадал в сладостные грезы. И Хаджар представала его взору во всей красе своей, и он веселел. "Вот она, Хаджар, краса моя, гроза моя, взглядом поведет - сердце вынет, душа в пятки, а что тут говорить о всяком враге-супостате, руки коротки, кишка тонка!
Нет, нет, и близко к сердцу подпускать нельзя! Хаджар - мой венец, честь и слава моя. Что хула? В ветреный день пыль к скале не пристанет... В метель ни пятнышка на чистом снегу не увидишь... Мы и живем - в метельные дни, ночуем и днюем, живем - воюем! Иначе чего бы ради нам в горах голодать-холодать? Ради чести и воли скитаемся, вдали от очагов родимых с властью сшибаемся! Чтобы власти досадить, самодуров осадить!" - Сверкали глаза у Гачага Наби, щурились зорко и остро, и он ощущал в себе седую мудрость аксакалов и силу неизбывную, и думы устремлялись все дальше и дальше. - "Не ради ли светлого дня во тьме кромешной воюем? С черной ночью воюем - ради света белого! И Хаджар с нами пошла - поглядеть хоть краешком глаза, какая она светлая доля? И как мы тучи черные разгоним, и солнце добудем? Не ради прихоти и славы, не ради песенной молвы мы в горы подались! И если надо - алой кровью отмоем черный мир, добела отмоем! Доживем до белого дня!" Гачаг Наби поднял руку с дула винтовки, о которую опирался, и смахнул пальцем жаркую слезу, набежавшую на глаза. Гачаг Мехти - его брат родной - давно уже посматривавший на него, удивился. Подошел:
- Наби, что с тобой? Непохоже на тебя?..
- Эх, Мехти...-вздохнул горестно старший брат.-Тошно, хуже некуда! Ты вот подумай, брат, сами на воле, а честь наша - за решеткой.
- Такая уж доля наша, гачагская - нынче воля, завтра - тюрьма. Сам не хуже моего знаешь.
- Знаю, Мехти. Коли мечтали бы кое-как век скоротать - иначе бы жили.
- Это уж верно. Только ни с одним жандармом не ужиться.
- Мне - с ними, или им - со мной ?
- Как сказать... Может, и не стоило лезть на рожон...
- Никак, жалеешь?
- Да нет же... что моя кровь, что твоя. Моя - не краснее твоей...
- Я вот сейчас о Хаджар думал, - признался Наби. - Худо это - одна она там.
- Да, худо...
- У меня голова огнем горит, Мехти. - Наби взглянул брату в глаза.-Ты только подумай, что сейчас говорят наши враги!
- О чем же?
- Бесчестят...
- Уж не Аллахверди ли раздобыл в каземате тебе такие небылицы?
- Аллахверди - человек честный, - в голосе Наби сквозила укоризна. - Он зря языком молоть не станет. Если придется - жизнь положит, за нашу честь постоит, языки брехунам вырвет!
- Тогда чего ж ты кипятишься, ни с того, ни с сего? Вздохнул Наби тяжело:
- И сам ума не приложу, откуда, по какому дьявольскому наущению лезет в душу эта чертовщина!
Мехти встревожился: как бы червоточина не разрослась. Ведь так, чего доброго, дойдет до того, что Наби и от Хаджар отвернется, а ударит кровь в голову - беды не оберешься, может и руку на нее поднять, погубить свою святыню! Тогда - всем беда, и какая! Все это мгновенно промелькнуло в мыслях Мехти, и он повысил голос:
- Хоть Хаджар и в казамате, за семью замками, но ты-то на воле! А потому гони черные мысли, о другом думать надо.
- Я и хочу, - печально пробормотал Наби. - Только трудно мне, будто рана на груди...
Мехти понимал, как трудно брату. Сказал с улыбкой:
- Чего ж копаешься в себе, душу бередишь, в сомнениях вязнешь, как в болоте!
Наби по-детски простодушно признался:
- Тяжко мне без Хаджар, невмоготу!
Мехти окинул взглядом гёрусские горы, тучи, наползающие на небо. Потом вымолвил тихо:
- Знаю: умри я - переживешь, а с Хаджар стрясись беда - не вынесешь.
Лицо у Наби странно переменилось, вдруг помрачнело еще больше.
- Как бы ее тайком в Сибирь не угнали...
- Аллахверди что-то запаздывает. Может, это неспроста... - Теперь и Мехти сам встревожился. - Кто знает, может, и вправду... в Сибирь?
- Похоже на то... Может и самого Аллахверди схватили, а? Упекли? Или пулей настигли?
- Земля слухами полнится. Дошли бы и до нас.
- Выручать надо Хаджар. Во что бы то ни стало!
- Ты ведь говорил, что она сама задумала побег. Наби сокрушенно покачал головой:
- Она и в каземате с трона не хочет сойти.
- Ну, коли не хочет сойти, может, послушаемся ее?
- А может, тут другое, брат? - вскинулся Наби, - Может, она хочет нас, братьев, в отваге испытать?
- Тебя не узнать, Наби!
- Я и сам себя не узнаю, - Наби в сердцах вскинул анналы и трижды пальнул в небо... И тут же ожило все вокруг. В несколько минут гачаги сбежались с окрестных склонов...
... Сгрудились вокруг Наби.
Он обвел всех сверкающим взглядом.
- Вот что, ребята... Хаджар надо выручать...
- Давно пора!
- Веди нас!
- Пусть твой брат, Наби, объявит на всю округу, что мы пир горой закатим: в честь Хаджар!
Глава двадцать третья