Да, главноуправляющий мог обольщаться высочайшим доверием, своей "полуимператорской" миссией, ролью одного из высокопоставленных вершителей судеб, который, помимо всего прочего, решительно терпеть не мог вольнодумцев-литераторов. Он мог бы, продолжая воображаемую исповедь перед высочайшим повелителем, поделиться своими чувствами на этот счет: "Никак я не могу взять в толк, отчего эти наши российские сочинители, причем из благородных сословий, вместо того, чтобы клеймить позором здешних бунтарей и разбойников, живописуют их в сочувственных тонах?.. Странная, больная приязнь! И как сии просвещенные мужи... не разумеют, что их "сантименты" подрывают предприятия отечества, повсеместно расширяющего свою мощь, оттирающего надменную Европу... Мы ее не трогали - так Наполеон пошел на нас, Москва первопрестольная сгорела... Благодушие нам дорого обошлось! Либо господство, либо холопство! Либо имперские ощеренные штыки, либо новая "Золотая Орда"! Везде бы надо их давить, чтобы их глазки-щелочки и вовсе закрылись! Так бы и с кавказскими татарами! Пусть прислуживают нам! Пусть черной работой занимаются, перебиваются с хлеба на воду...- и поправляет себя: - ...Если бы его величеству было угодно обратить внимание на эту сторону вопроса... а также... гм... не быть столь беспечным к сохранению тайн интимной жизни и пресечению неблагоприятных слухов относительно... гм... этой жизни... то, право же, государственные дела приобрели бы надлежащее равновесие... и мы были бы избавлены от многих неприятностей в столице и здесь..."
Главноуправляющий, не смея поднять глаз на царский портрет, похолодел от того, что в мысли его закрались столь непочтительные нотки. Но, должно быть, и в его верноподданической душе оставались затаенные, глухие уголки, куда уже не проникал ни свет божественного ореола, ни холодный страх "святотатства". И потому, преодолев оторопь, он не осторожничал в своих рассуждениях: "Царь должен умело вести имперский корабль через все бури! Царь должен навести порядок у себя дома! Не позволять никому совать нос в державные дела, не быть под башмаком..."
- Да, Кавказ за мной... Я за Кавказ в ответе...- Наместник, избавившись от тайного холодка страха, положил руку на увешанную крестами и медалями грудь.Я. должен утихомирить Кавказ и тем подать пример служения империи. Покончить с этими "террористами" в бурках и черкесках, с этими "амазонками" и "орлицами".
Его превосходительство прошелся по кабинету, не без усилий избавившись от навязчивых, сбивчивых мыслей, от неприятного горького осадка в душе.
Вошел начальник штаба.
Наместник придал лицу приветливое выражение.
- Что скажете, генерал?
- Признаться, ваше превосходительство, конфуз вышел.
- Конфуз?
- Так точно, ваше превосходительство... Лучше для нас, если бы в том самом погребке поболее врагов находилось... хоть с полсотни Сандро.
- Что ж - одного вам мало?
- Я не о том... Брошенные силы оказались несоразмерны цели.
- Оплошали, значит, генерал?
- Так точно, ваше превосходительство.
- Как бы не так...- усмехнулся главноуправляющий.- Мы вовсе не стреляли из пушек по воробьям. Ты ведь слышал: "Из искры возгорится пламя..." Так вот, в Гачаге Наби есть такая искорка. И из нее может... понимаешь? Ты, кстати, видел орлов над Тифлисом? Раньше я их что-то не замечал...
- Действительно... Знаменье какое-то. Или учуяли что...
- Ну да, кавказские орлы заранее знают, где запахнет порохом! - Кулак главноуправляющего обрушился на стол.- А не вернее ли сказать, что их привлек "пороховой погреб" - тот, где Сандро орудовал?!
Генерал коротко и нерешительно хихикнул. Он попросил разрешения закурить и, достав золоченый портсигар, извлек папиросу, чиркнул спичкой, задымил.
- Право же, ваше превосходительство... Мы, кажется, склонны преувеличивать опасность.
- А "Орлица"? Эти открытки-своего рода прокламации! И эти орлы в небе неспроста, голубчик... умысел тут...
- Да, странное явление. Что-то я не припомню, чтобы орлы сюда наведывались.
- Короче говоря, мое мнение: надобно показать силу.
- Где? - генерал отставил папиросу.
- Пока - здесь! Надо привести в движение войска...- Начальник канцелярии Его императорского величества выразительно рубанул по воздуху.- Чтобы сбить крамольную спесь, осадить смутьянов.
Генерал откинулся на спинку кресла.
- Я, право, не ожидал увидеть вас столь решительно настроенным...
- Так вот,- наместник отодвинул кресло с гнутыми ножками и поднялся из-за стола.- Устроить бы смотр, маневры...
- Если угодно...
- Я приказываю...
- Слушаюсь, ваше превосходительство!
- Пусть наши сапоги порастрясут тифлисские мостовые, пусть знают бунтари, что с нами шутки плохи. Пусть гремит канонада, рухнет небо на этих гачагов. Вот так - мощь, всесокрушающая мощь,- главноуправляющий выпятил грудь.- Пусть их слепит блеск наших штыков! Пусть знают, что мы с ними церемониться не станем, и по головке гладить не собираемся!