Будучи человеком всесторонне образованным и мыслящим, Клавдия Петровна неоднократно задумывалась о том, что предвещает для зангезурского края появление здесь новой легендарной воительницы, к чему бы это…
Смятенные раздумья измучили Клавдию Петровну, но, тем не менее, собираясь выйти из своих комнат в мужскую половину дома, она не преминула постоять несколько минут перед зеркалом, сооружая на голове хитроумный убор из нухинского шелкового платка, прекрасно оттенявшего ее золотистые локоны.
И не зря. Потому что кабинет ее сиятельного супруга был заполнен офицерами, созванными на военный совет.
Завидя красавицу княгиню, офицеры вскочили, звонко щелкнули каблуками. Офицерские головы — русые, с гладкими проборами, буйные кудри и лысины склонились перед ней в почтительном поклоне. Генерал-губернатор также поднялся из массивного кресла.
— Воюем, господа? — спросила губернаторша, придав голосу оттенок чуть игривой легкости, желая дать понять этим, что ничего особенного в Зангезуре не происходит; так, просто господа офицеры развлекаются в провинциальном безделье. — Ну, что, составили план? По всем правилам военного искусства?
— А как же, сударыня! — принял ее тон полковник, командовавший пехотными частями. — Играть, так играть, все козыри на стол.
— Могу ли я поинтересоваться, с чего вы начнете? Генерал-губернатор нахмурился:
— Придет час, матушка-княгиня, все узнаете.
Клавдия Петровна подняла крутую бровь, но спорить с супругом при его подчиненных сочла бестактным. Потому только спросила:
— Ну, хоть скажите мне загодя, когда я могу заказать молебен, дабы восславить господа, ниспославшего нам легкую победу? Генерал-губернатор ответил сумрачно:
— Скажем, княгиня, скажем. Не торопи события, рано.
— Под началом его превосходительства шахство можно завоевать, не то что рассеять горстку разбойников! — угодливо выскочил вперед недавно прибывший в полк капитан из Петербурга.
Княгиня ответила ему уже вполне серьезно, без тени улыбки:
— Не переоцените свои силы, господа. Вы могучи, но туземцы быстры и ловки; их просто так не ухватишь.
— Перед мощью империи все спасуют! — не унимался петербуржец. Но старые кавказцы явно не разделяли его непомерного пыла. Почувствовав в общем молчании неудовольствие своей пылкостью, капитан стушевался. Пауза становилась грозной.
Дабы спасти положение, полковник обратился к губернаторше:
— А вы, ваше сиятельство, сами уже повидали эту «кавказскую орлицу»? Говорят, прелюбопытно-с…
— Нет, не видала. Генерал все обещает мне устроить это маленькое развлечение, но никак времени не выберет.
— Никакая она не орлица! Просто ворона с обломанными крыльями и черным хвостом, из которого уже успели понадергать перьев, — мрачно сказал поручик из зангезурских беков, которому Гачаг Наби успел в свое время основательно насолить.
— Нет-нет! — запротестовала княгиня. — Унижать достойного врага — значит уменьшать весомость своей победы. Конечно, эта женщина — явление незаурядное. И вообще, если все так просто, господа, что же вы собираетесь в столь обстоятельный поход, не забыв и артиллерию прихватить?
— Любой поход Российской Империи против дряхлого Востока должен выглядеть внушительно, — продолжал не желающий смиряться бек.
— Ну, в таком случае я желаю вам успеха! — весело сказала княгиня, которая никак не желала закончить этот разговор на столь грустной ноте. — Благословляю вас, господа!
Она стояла посреди комнаты — красивая, пышущая здоровьем, раскрасневшаяся, и офицеры впрямь почувствовали себя не провинциальными вояками, уже забывающими, с какого конца заряжаются ружья, а смелыми и бравыми рубаками, которых провожает на подвиги прекрасная дама. Все они смотрели на губернаторшу восхищенно, и полковник не выдержал первым:
— Ручку извольте пожаловать, сударыня, Минерва вы наша!
И приложился к пухлой руке почтительным, но долгим и нежным поцелуем. За ним подходили один за другим офицеры, не упустив случая сказать очаровательной воительнице слова почтения и восхищения. Княгиня каждому находила доброе слово, а тех, кто постарше, матерински целовала в темя.
А генерал-губернатор… Что генерал-губернатор! Он сам не знал, радоваться или грустить от того, как загорались глаза и щеки у подчиненных, бросавших украдкой умиленные взоры на его добродетельную супругу.
Глава восьмидесятая
Не прав тот, кто думает, что время бесстрастно и размеренно. Это совсем не так. В решительные периоды нашей жизни время обладает поразительной способностью сжиматься, словно мощная стальная пружина, и хотя протяженность его как бы становится меньше, но в нем ощущается страшная и грозная сила, чего не могут не заметить чуткая душа и умное сердце.
Теперь, видимо, не часы, а минуты решали судьбу противостоящих сторон.
Минута победы!
Минута падения!
И то, и то — лишь миг, лишь ничтожно малый отрезок времени. Но сколь различна ценность их в жизни-человеческой, а иной раз — и в течении истории.