Орнамент тишины

— Это бодяк. — сказала она. — Смотри, какие длинные корни. Если оставить их в земле, то следом вырастет новый. Раскачивай стебель и тяни, пусть лезет с корнем.

Если бы можно было также с корнем выдернуть страхи. Но как я не закрывалась, они с упорством сорняка, прорастали во мне.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей я решила навестить Саардану. Теперь она заведовала кафедрой нефтегазового дела, и почти не преподавала, хотя действительно в этом разбиралась. А ещё она писала стихи. Я разыскала её номер и договорилась о встрече. По телефону Саардана сказала, что будет рада меня видеть, и если я что-то понимаю в интонациях, то говорила она правду. Разговор потеплел, мы условились на завтра.

Зайдя к ней на следующий день, я не смогла сдержать улыбку. Кроме заваленного бумагами стола за которым сидела Саардана, были на кафедре ещё два места с мерцающими мониторами, и всё же можно было сказать, что это её кабинет. Такая же атмосфера была в её прошлом доме, да и в настоящем, думаю, тоже: неуловимый, небрежный уют, который не культивируется специально, а стохастически возникает из ниоткуда. Было очень тепло. Комната освещалась только сиянием окон — жёлтый, казённый свет с потолка не горел. На полках, на столе, всюду лежали книги: учебники по нефтегазовому делу вперемежку со сборниками якутских поэтов и книг классики с золотыми корешками. Журнальные подшивки стопками лежали на стульях. Саардана тоже улыбнулась мне и, вытянув пачку сигарет из-под бумажных завалов, взглянула на меня. Я не курила, но если курила, то Чапмен Классик. Нащупала в кармане взятую на всякий случай пачку я подошла к окну вслед за Саарданой.

— А как же пожарная безопасность? — я поискала глазами белый кругляш с красным всевидящим маячком.

— Обрезали. Всё наше крыло.

Она приоткрыла окно и чиркнула зажигалкой.

— С полгода назад ЧП случилось. Туяна с электрификации заболталась в коридоре и забыла про чайник. Даже когда пожарную сирену услышала, и то не опомнилась. Чудны дела твои, Господи Боже. Это из-за неё мы остались и без чайников, и без пожарки. Ох и злился же наш ТБшник, заставил всех ведомость подписать и чайники собрал по кабинетам. Но чайники всё же через месяц вернул, а вот сирену так до сих пор и не починили. А ты молодец, что пришла.

Две тонкие берёзы, росшие у окна, покрылись густым, пушистым инеем — кухтой, сделав окно невидимым для остального мира. Солнце через его призму разливалось по кабинету молочно-жемчужным светом. Щёлкнула кнопка чайника, и тот послушно запыхтел. Саардана колдовала над двумя тонкими чоронами. Не задавая вопросов, она приготовила для меня сладкий, крепкий кофе. За время, что я её не видела, она, как будто не поменялась. Словно это плоское, морщинистое лицо, когда-то постарело на много лет вперёд и замерло; словно оно было вырезано из слоновой кости.

— Ставь прямо сюда. — кивнула она на стол, плоскость которого была устлана рукописями.

Я взяла из её рук обжигающую кружку, покрытую орнаментом. Текст на исписанных ровными строчками листах для меня оставался не читаемым, впрочем, попадался привычный машинописный текст. На странице, где расползалось круглое кофейное солнце, было написано: "… время текло размеренно, остальной мир им мало интересовался, и он существовал без навязанных условностей, как бы вне времени и был благодарен за это. Времена года плавно шли своим чередом подчиняясь колесу осуохая и воле Богов. В дни летнего солнцестояния мы собирались на открытом берегу с резными сэргэ и становились в круг, взявшись за руки все от мала до велика. Ступали тихо и важно, подгоняли ход времени, не давали угаснуть движению жизни. В тот день мне вплетали в волосы бастынгу, на блестящих пластинах которых танцевали стерхи. Зов запевалы разносился далеко над равниной, его подхватывало и разносило эхо, я, гордая своими украшениями, вторила им.

Колыбелью народа была эта широкая река, объятая кекурами, нашими каменными ангелами-хранителями. Легенды о них знал каждый из нашего рода, ребёнок, едва выучившись говорить, рассказывал их наизусть, ведь он, засыпая, так часто слышал о Богах каменистой гряды из песен матери, …». Поверх наползала другая страница: «Никто не помышлял взять её в плен, пока не пришли люди, возомнившие себя богами.» — прочитала я.

— Ты всё ещё её пишешь?

— Да, — ответила Саардана. — Каждый раз, когда дописываю до точки, вспоминаю историю, без которой эта книга была бы неполной. И точка снова становится запятой. Сколько раз я могла бы её уже издать, подумать только, сколько раз.

Она отпила совершенно горячий чай и продолжила:

— Каждая история, не только моя, но и людей, которых я знала, с которыми я жила… У меня нет права их забывать. С каждым прошедшим годом для всё меньше что-то значит книга с моей фамилией на обложке. Но мне хочется рассказать всё как было, хочется быть честной, лишённой предрассудков. Мой народ имеет право на то, чтобы о нём услышали. — она снова сделала глоток. — Да, пожалуй, хочется быть особенно честной, но чем больше пишу, тем холоднее становится от неё на душе.