По вечерам в гераневую пыль окна приходила кошка. Она подолгу смотрела на улицу. Я хорошо знала этот взгляд. Так же, как и я, кошка следила за жизнью за стеклом, замечая малейшие изменения, каждую машину и каждого пешехода и, наверное, меня. Но только для неё я оставалась частью пейзажа, частью большой заводной игрушкой, на которую она любила смотреть по вечерам. Кошка не знала о том, что мы с ней похожи настолько, что вряд ли смогли бы подружиться. Она не думала и о том, что люди, бегущие по улице, бегут зачем-то, а не просто так. Что машины под окном, от выхлопных труб которых поднимались облака, не перестают тарахтеть, только оттого что заглохнув, они встанут до весны. И что на улице очень холодно, и те, кто знают про серую кошку, приходящую под вечер на подоконник, немного мазохисты.
В отличии от кошки я знала немного больше. Например, то что книга будет дописана, когда Саардана сможет простить тех, кто когда-то ошибся в расчётах или решил пожертвовать малым для великого. Но ей нужна помощь, вместе мы с этим справимся. Нет, не вдвоём — втроём. Загибая пальцы, я собирала дни в недели, ещё совсем мало, клубочек внутри меня размером с крупное яблоко, и продолжала смотреть на город, в котором деревянные общежития уступали место кирпичным этажам. Тем временем солнце скатилось, со звоном треснуло, раскололось. Простое и доступное счастье — смотреть на его осколки в квадратах панелек и лобовых автобусов. Для стольких вселенных зажигается своя звезда. А я только смотрю и надеюсь, что никто не потеряет ни одной подаренной минуты. Кошка исчезает за солнечной пеленой, а я смотрю, пока совсем не замёрзну.