Ороборо: Арлекин (СИ)

Так, они пили с Пончиком, Чонин наблюдал, потом… Потом Чанёль ничего не помнил. До яркой картинки — полностью обнажённое смуглое тело со знакомым рубцом справа на спине. К этому телу прижималось другое, со светлой кожей и аппетитными формами. Пончик. В ушах отдалённым эхом прозвучали громкие стоны Пончика. Потом у Чанёля был очередной провал в памяти до новой непристойной сцены, на сей раз помимо Пончика в ней участвовал Чанёль. И Чанёль помнил, что Чонин смотрел на них — сидел в кресле, забравшись в него с ногами, и смотрел. Всё.

Чанёль напрягал память и так, и эдак, но больше ничего вспомнить не смог. Голова по-прежнему болела зверски. И не только голова, как заметил с ужасом Чанёль. У него всё болело. Вообще. И задница — тоже. Особенно мощно — копчик.

— Хорошо поспал? — раздался над ухом хриплый спросонья, но отлично пропитанный ироничными нотками голос Чонина.

— Гм… Слушай…

— Пончик получил своё и сразу ушёл — если ты об этом. Нет, по пьяни ты ничего не натворил криминального, хотя не могу сказать, что не пытался.

— А я… — Чанёль сглотнул. — Какого чёрта я тут сплю?

— А ты не помнишь? — Чонин упёрся локтями в подушку и подставил кулаки под подбородок. Смотрел на Чанёля сверху вниз и улыбался с раздражающе коварным видом.

Улыбался припухшими от поцелуев губами. Между прочим.

— Н-нет… Так почему я сплю тут? Мы… ну то есть… ты… как бы мы это?..

Чонин молчал и продолжал улыбаться. Чанёль не выдержал, взвился, свалив Чонина на простыни и прижав как следует. Улыбаться тот перестал, просто лежал на спине и прямо смотрел на Чанёля. И продолжал молчать.

Чанёль моргнул, различив розоватые пятна на скулах Чонина, едва не застонал от отчаяния, осознав, что его собственные уши начинают предательски гореть. Он отпрянул и уселся на кровати спиной к Чонину.

— Иди к чёрту… — устало бросил через плечо. — Поверить не могу, что переспал с тобой по пьяни. Вот позорище!

— Вообще-то, — начал рассказывать за его спиной Чонин и сладко потянулся, — ты пытался съехать по перилам лестницы, чтобы зачем-то догнать Пончика. А, да! Ты что-то вопил эдакое, будто бы тебе мало. Разумеется, твоя координация после щедрых возлияний оставляла желать лучшего, и ты закономерно хлопнулся попой об пол, когда перила кончились. Спасибо, кстати.

— За что? — вытаращил глаза на Чонина Чанёль.

— За основательно пополненный запас нецензурных выражений. С другой стороны, обидно. Я всегда полагал, что умею ругаться, но ты меня посрамил. Так вот, мне пришлось тащить тебя домой буквально на собственном горбу и удерживать тебя от кучи необдуманных и спонтанных поступков. Когда мы добрались до твоей кровати, ты пытался кому-то в чём-то признаться. Получалось так паршиво, что тебе стало дурно. Буквально. Это та самая причина, по которой ты в свою кровать попасть в итоге не смог. Пришлось лезть в мою. Идея была не очень, потому что ты стал домогаться.

— Что?!

В памяти Чанёля тут же всплыло мутное видение: он вёл губами по бронзовой коже на груди Чонина и сжимал коленями узкие бёдра. И…

— В общем, ты мне там собирался что-то рассказать, но не успел. Домогался ты быстрее, чем управлялся с заплетающимся языком.

— И мы… И я… То есть, ты… — Чанёль сглотнул и уставился на Чонина в ожидании дальнейшего рассказа о ночных непотребствах.

— Расслабься, — едва заметно улыбнулся Чонин, подложил руки под голову и прикрыл глаза. — Это были просто пальцы.

— Что?!

— Ты сегодня удивительно скучный и однообразный. Что да что… Это были просто мои пальцы — ничего больше. Не знаю, можно ли после этого считать, что мы, как ты выразился, переспали. Тебе, безусловно, очень понравилось, но лично мне вообще ничего не перепало, так что я склонен дать отрицательный ответ. Ты огорчён?

— А у меня нет повода? — возмутился Чанёль. Попытки переварить всё сказанное пока не увенчались успехом. — Ты мне заявляешь, что засунул в меня пальцы, я от этого кончил и теперь валяюсь в твоей постели в то время, как у тебя беспричинный утренний стояк. И я после этого не должен смущаться или огорчаться?

— Во-первых, уже полдень. — Чонин указал на часы на стене, потом неожиданно приподнялся, поймал пальцами подбородок Чанёля и прижался губами к его губам. Без спешки и напора, с уверенной мягкостью, проходясь кончиком языка по кромке зубов и проскальзывая дальше, чтобы потревожить лёгкими касаниями язык Чанёля и приласкать чувствительную кожицу нёба. Столь же внезапно Чонин отпрянул и сверкнул своей особенной улыбкой. — Во-вторых, стояк, как видишь, определённо не беспричинный. Я в душ.

Чонин скатился с кровати и исчез за дверью раньше, чем Чанёль успел прийти в себя и обозначить своё нынешнее самочувствие хоть каким-нибудь более или менее уместным междометием.