Оруэлл. 1945. Руины. Военные репортажи

Сорок или пятьдесят лет назад Герберт Уэллс и другие научные фантасты предостерегали нас, что человек загоняет себя в опасный тупик, проявляя готовность к самоуничтожению своим собственным оружием, после чего Землю начнут успешно колонизировать муравьи и другие биологические виды со стадным инстинктом. Любой, кому довелось увидеть разрушенные города Германии, согласится с тем, что такие апокалиптические прогнозы выглядят вполне реальными. Тем не менее если в целом оценивать эволюцию нашего мира, то на протяжении уже нескольких десятилетий он движется скорее не к хаосу и безвластию, а к возрождению рабства. Возможно, нас ждет впереди не вселенское разрушение, а эпоха, столь же ужасающая в своей стабильности, как и античные рабовладельческие общества. Теория Джеймса Бернхэма широко обсуждалась, но пока лишь немногие задумывались об ее идеологических основах, то есть о том, какое мировоззрение, какие убеждения, какая социальная структура будут преобладать в сверхдержаве, одновременно непобедимой и находящейся в состоянии перманентной «холодной войны» с соседями.

Если бы атомная бомба оказалась такой же дешевой и простой в изготовлении, как велосипед или будильник, это вполне могло бы вновь отбросить нас во времена варваров. С другой стороны, это означало бы исчезновение национального суверенитета и полицейского государства с безраздельной центральной властью. Если же (как, судя по всему, и обстоит дело) атомная бомба представляет собой редкий и дорогостоящий предмет, такой же сложный в производстве, как линкор, то она, скорее всего, ознаменует конец крупномасштабных войн ценой нескончаемого мира без мира.

‹Мигранты, казни и общественное мнение› [72]

По мере того, как над политическим горизонтом сгущаются тяжелые, словно натруженные ладони чернорабочего, тучи, все более отчетливо проявляется один немаловажный факт. Дело заключается в том, что проблемы правительства (как текущие, так и предстоящие) в значительной степени проистекают из его неспособности должным образом публично обозначить свои намерения по тому или иному критическому вопросу.

Широкую общественность, по существу, держат в неведении: неясно, что именно в данный момент происходит, а также чего и по какой причине следует ожидать в ближайшей перспективе. В результате каждое национальное злоключение, большое или малое, застает подавляющую часть населения врасплох, и наше правительство навлекает на себя уничижительную критику, вынужденное в страшной спешке проводить мероприятия, которые любое другое правительство любой другой страны мира осуществляло бы в тех же обстоятельствах, но на плановой основе.

Возьмем в качестве примера вопрос, который в последнее время часто обсуждался в новостных программах, но так и не получил должного освещения. Речь идет об иммиграции в нашу страну иностранной рабочей силы. Не так давно мы стали свидетелями бурных протестов на конференции Британского конгресса тред-юнионов против разрешения полякам работать в двух сферах, где рабочая сила наиболее востребована: в шахтах и на сельскохозяйственных угодьях.

Бессмысленно пытаться объяснить возникший скандал «происками» сторонников Компартии или же оправдывать его тем, что польские беженцы сплошь и рядом – фашиствующие элементы, которые «дефилируют» в моноклях и с портфелями в руках. Вопрос заключается в следующем: была бы реакция британских профсоюзов более сдержанной, если бы речь шла не о предполагаемых фашистах, а о жертвах фашизма?

Например, сотни тысяч бездомных евреев делают все возможное, чтобы попасть в Палестину. Несомненно, многие из них в конечном счете добьются поставленной цели, однако другим суждено потерпеть неудачу. Как насчет того, чтобы пригласить, скажем, 100 тысяч евреев, которым отказано в их просьбе, поселиться в нашей стране? Или как насчет перемещенных лиц (по существу, беженцев, которых насчитывается почти миллион человек)? Они разбросаны по лагерям на всей территории Германии и лишены будущего. Им просто некуда деваться, поскольку Соединенные Штаты и британские доминионы уже отказались принять их основную массу. Почему бы не решить проблему, предложив им британское гражданство?

Легко представить реакцию британского обывателя на такое предложение. Даже до войны, когда нацистские преследования евреев были в самом разгаре, идея впустить в Великобританию значительное количество этих беженцев не получила поддержки среди широких слоев населения. Не было предпринято никаких решительных мер по допуску в страну сотен тысяч испанцев, бежавших от диктаторского режима Франко и в результате оказавшихся за колючей проволокой во Франции.

Если уж говорить начистоту, то протесты британских обывателей против интернирования несчастных немецких беженцев в 1940 году тоже были весьма вялыми. Чаще всего я слышал в то время следующие комментарии по данному вопросу: «А с какой целью они решили сюда приехать?», «Они хотят отнять у нас работу» – и другие в том же духе.