Оруэлл: Новая жизнь

Первого мая 1937 года - дата, имеющая огромное символическое значение как в Барселоне, так и за ее пределами, - Эйлин села писать письмо своему брату Лоуренсу. Это одно из самых характерных ее выступлений, в котором смешиваются мелкие и крупные вещи, где бок о бок идут домашние заботы и серьезные дела войны, где серьезность подкрепляется шутовством, а под приподнятым настроением таятся непристойные намеки на все более пугающий мир, в который попали Блеры. Что касается домашних забот, то из Уоллингтона приходили тревожные сообщения о том, что под небрежным надзором тети Нелли магазин погряз в долгах ("тетя не только устает, но и утомляется, и я написал ей, предлагая эвакуироваться..."). Необходимо было принять меры, чтобы закрыть магазин, избавиться от запасов и обеспечить безопасность помещения ("Если мама будет в Гринвиче, она могла бы зайти туда после ухода тети и убедиться, что там нет ничего, что могло бы привлечь мышей"). Между тем, планировалось, что товарищ Оруэлла Артур Клинтон, которого Эйлин очень одобряла ("Он, возможно, самый приятный человек в мире"), будет восстанавливать силы после ранения, полученного на Арагонском фронте.

Гораздо более зловещим, чем донесения разведки из Хартфордшира, был вопрос о ближайшем будущем пары. С деньгами было туго. Отдыхающий на сайте солдат выглядел хорошо, думала Эйлин, несмотря на поношенную одежду, разваливающиеся ботинки и подозрение на вшей, но, проделав путь на поезде с фронта и наевшись аниса, мускаделя, сардин и шоколада, быстро слег с расстройством желудка. В течение двух или трех дней в конце апреля, проведенных в отеле "Континенталь", они с Эйлин обсуждали свои дальнейшие действия. К этому моменту Оруэлл уже подал документы на увольнение. Эйлин тоже жаждала быть ближе к эпицентру войны. Конечно, мы - возможно, особенно я - политически подозрительны, - объяснила она Лоуренсу, - но мы рассказали всю правду человеку из I.B. здесь, и он был так потрясен, что уже через полчаса практически предлагал мне руководящую работу, и я думаю, что они возьмут Джорджа". При всей осведомленности Эйлин о том, что она может быть "политически подозрительной", письмо предоставляет множество доказательств продолжающейся наивности Блэров в отношении политической ситуации в Испании. Вступать в I.B. с историей Джорджа странно, но это то, о чем он думал в первую очередь, и это единственный способ попасть в Мадрид". Эйлин надеялась, что ее могут перевести в Валенсию, где была надежда получить государственную работу.

Но ни один из планов не имел шансов на успех. Хотя Блейры еще не знали об этом, в первую неделю мая 1937 года, когда население города разбухло от притока добровольцев и беженцев, а вражда начала выплескиваться на улицы, Барселона была готова к взрыву. Если непосредственной причиной конфликта было растущее напряжение между социалистическими профсоюзами, такими как UGT и их союзниками в правительстве, и их анархистскими коллегами, то в то же время огонь несогласия разжигался и некоторыми наземными интервенциями российской внешней политики. Официальная советская линия оставалась "Сначала победа, потом революция", на том основании, что полномасштабное свержение существующих политических и социальных порядков в Испании лишь спровоцирует Гитлера. Одновременно со всех сторон незаметно подрывалось предположение, что испанское правительство все еще контролирует свою судьбу. Одним из самых зловещих проявлений этого стал захват НКВД (Народным комиссариатом внутренних дел) СИМа, разведывательной службы республиканской армии. Подобные инфильтрации происходили и в верхних эшелонах Интернациональной бригады, в отделе кадров которой часто работали люди, уже работавшие в НКВД или ГРУ, советской военной разведке.

Оруэлл всегда предполагал, что беспорядки, вспыхнувшие в Барселоне весной 1937 года, были в основном спонтанными. На самом деле многие факты свидетельствуют о том, что они были не только преднамеренными, эффективно спланированными и тщательно оркестрованными, но и что семена этого нападения на менее ортодоксальные части республиканской коалиции были посеяны за несколько месяцев до этого. Российские государственные газеты объявили об уничтожении троцкистов и анархо-синдикалистов еще до приезда Оруэлла в Испанию. Хосе Диас Рамос, генеральный секретарь Испанской коммунистической партии, уже осудил POUM как "агентов фашизма, которые выполняют свою главную миссию как агенты наших врагов в нашей собственной стране". Мало что из этой враждебности просочилось на нижние ступени Интернациональной бригады. Большинство рядовых бойцов были более склонны к солидарности и полагали, что идеологические трещины могут быть замазаны во имя единого фронта против Франко. Тем не менее, это было не лучшее время для члена милиции ПОУМ, чья жена работала на ИЛП, чтобы думать о смене своей верности.