Оруэлл: Новая жизнь

В каком состоянии Оруэлл представлял себя? Как всегда, разрыв между тем, что он думал о своем состоянии, и мнением его врачей имел все признаки того, чтобы превратиться в пропасть. Утром того самого дня, когда его поместили в Крэнхэм, Дэвид Астор вскрыл письмо от Брюса Дика, в котором описывалось невероятное ухудшение здоровья Оруэлла за предыдущие четыре месяца. Когда в сентябре Оруэлл проходил обследование в Хэйрмиресе, он выглядел "таким же хорошим, как и тогда, когда покинул нас"; с тех пор произошел резкий рецидив. Надеюсь, бедняга поправится, - заключил Дик, окидывая взглядом вероятное будущее Оруэлла. Теперь очевидно, что ему придется вести максимально защищенную жизнь в условиях санатория. Боюсь, мечта о Юре должна угаснуть". Друзья старались быть оптимистами: "Кажется, есть надежда, что это снова поможет ему", - сказал Риз Хеппенстоллу. Не в первый раз в своей жизни Оруэлл, похоже, совмещал осознание того, что он серьезно болен, с предположением, что его легкие могут быть залатаны без лишних проволочек. Хотя письмо, отправленное Варбургу из Барнхилла незадолго до Рождества, написано в состоянии полного физического упадка, оно все еще наполнено энтузиазмом в отношении новых замыслов: "Я пытаюсь закончить свои обрывки рецензирования книг и т.д., а затем должен приступить к работе на месяц или около того... У меня есть потрясающая идея для короткого романа, которая уже много лет сидит у меня в голове, но я не могу ничего начать, пока не избавлюсь от высокой температуры и т.д.". На следующий день после прибытия в Крэнхем он предсказал Муру, что "через месяц или около того я буду в состоянии снова приступить к работе". Дальнейшие свидетельства веры в то, что его жизнь может продолжаться более или менее нормально после того, как врачи подействовали на него, можно найти в письме Реджу Рейнольдсу, в котором обсуждается возможный второй том "Британских памфлетистов" и в котором Барнхилл указан в качестве постоянного адреса. Вскоре, однако, эта сравнительная беззаботность уступила место ноткам мрачного реализма. Если его целью, как он сказал Ризу, было прожить еще пять-десять лет, то в глубине души он знал, что это будет означать прощание с Барнхиллом, потому что на Юре "я просто досаждаю всем, когда болею, тогда как в более цивилизованном месте это не имеет значения". Но очень скоро до него дойдет, что даже пять или десять лет могут оказаться для него непосильными. Как и его великий герой Джордж Гиссинг, он приближался к своему сорок шестому дню рождения с непоправимо поврежденными легкими и весьма неопределенным будущим.

 

К этому времени рукопись романа "Девятнадцать восемьдесят четыре" уже обрела первых читателей. Все без исключения агенты и издатели знали, что они находятся в присутствии чего-то почти беспрецедентного. Письмо Оруэлла о планах на будущее было ответом на два роскошных отзыва, уже поданных Варбургом на третьей неделе декабря. Его сдержанность - Оруэлл дожидается третьего абзаца, чтобы отметить, что он рад, что роман понравился Уорбургу, - резко контрастирует с внутренним меморандумом, распространенным в Secker & Warburg за несколько дней до этого. Это одна из самых страшных книг, которые я когда-либо читал", - уверял Уорбург своих сотрудников. Очевидны сравнения с "Железной пятой" Джека Лондона, "но в правдоподобии и ужасе он превосходит этого немаловажного автора". Небезосновательно Варбург делает различные предположения о книге. Два из них - узко политические. В послевоенной Европе, которой угрожает советская гегемония, он настаивает на том, что у Оруэлла есть единственная цель: "Здесь Советский Союз до последней степени, Сталин, который никогда не умрет, тайная полиция, оснащенная всеми устройствами современной технологии". Это "роман ужасов" и, как таковой, "фильм ужасов, который, если его лицензировать, может обеспечить безопасность всех стран, которым угрожает коммунизм, на 1000 лет". В то же время Уорбург внимательно следит за пропагандистскими целями, для которых, вероятно, будет использован роман: как знак "окончательного разрыва между Оруэллом и социализмом, не социализмом равенства и человеческого братства, которого Оруэлл явно больше не ожидает от социалистических партий, а социализмом марксизма и управленческой революции".