Оружейник Кейд

Кейд почувствовал, что снова совершил какую‑то оплошность. Но какую? Чего такого он не знал, что знали другие гражданские? Он понял, что инструкции охранника были всего лишь элементарным перечислением общепринятых правил: не разговаривать, не переступать белую черту, уложиться в десять слов… и это знали все. но ведь наверняка предполагалось что‑то еще. Что? Мещане, посещавшие заведение хозяйки Кэннон, конечно, были вполне законопослушными и лояльными гражданами — в разумных пределах, разумеется, — но ни один из них никогда не посещал дворца и не присутствовал при аудиенции. Подобные процедуры и ритуалы, как правило, интересовали лишь представителей среднего и зажиточного классов. Поэтому Кейд ничего не мог узнать от своих бывших собеседников. Что же еще предполагалось?

Он порадовался, что оказался почти в самом конце ряда, который теперь довольно быстро приближался к пьедесталу, на котором стоял трон. Во всяком случае, у него будет немного времени сообразить что к чему и попытаться выйти из положения. Он стал присматриваться к тому, что происходило впереди. Их группу возглавлял разодетый мужчина. Он подошел к пьедесталу, положил зелененькие в огромное блюдо и что‑то сказал гвардейцу.

Благодарственное даяние, даяние любви, или что‑то в этом роде, смутно припоминал Кейд, продвигаясь вперед следом за остальными. Теперь он точно знал, что еще от него требуется, но денег у него не осталось совсем. Он гневно глянул на седовласую старушку где‑то в середине ряда, и горько пожалел о своем опрометчивом поступке. Он, как последний дурак, растаял от ее верноподданических заявлений, заплатив за вход. А она, расчетливая и хитрая мещанка, сохранила собственные деньги и теперь выложит на пьедестал даяния любви, в знак преданности Императору.

— Мещанин Болвен, — провозгласил гвардеец, и разодетый мужчина, опустив взгляд в пол, отчетливо проговорил:

— Представляю на суд Императора жалобу против презренного и низкого человека, — он вручил свое пухлое изложение дела гвардейцу и торопливо попятился в сторону, освобождая место следующему жалобщику.

Ни единого голубенького, с горечью подумал Кейд, а шеренга впереди таяла на глазах. “Даяния” называют они это. Разве может это означать, что деньги отдаются добровольно? Но так или иначе, а ими никто не брезговал.

— Прошу Императора принять моего сына на службу Клейн–дао.

— Верноподданический привет нашему Императору из города Бузна Виста.

— Прошу Императора рассмотреть вопрос банкротства моего мужа.

Кейд мельком взглянул в лицо Императора, в надежде прочесть какие‑нибудь чувства на нем. Однако только напрасно потерял драгоценные секунды, поскольку в этот момент подошла его очередь. Лицо же Императора волнующе отличалось от того, что он ожидал увидеть. Никакой особой одухотворенности. Обычное лицо мудрого, спокойного человека, привыкшего с высоты своего положения рассуждать о важных и великих проблемах…

Гвардеец рядом с Кейдом тихо прошептал, скривив рот:

— Даяния в левой руке.

Кейд открыл было рот, чтобы заговорить, но гвардеец неожиданно оборвал его:

— Молчать, — в его голосе зазвучали металлические нотки.

— Но… — начал было Кейд, однако ему прямо в лицо глянуло дуло боевого оружия.

Гвардеец угрожающе мотнул головой в сторону двери, приказывая выйти. Кейд понимал, что перед ним не какой‑нибудь сопляк–недоучка, вроде тех охранников, которые сторожили дворцовую площадь. Этот был рангом не ниже Воина, не боец, конечно, но великолепно натренированный страж порядка. Стоит Кейду сделать одно неверное движение, и от него через несколько секунд останется лишь горстка пепла. К тому же другие гвардейцы тоже смотрели в их сторону, над залом нависла гнетущая тишина…

Кейд молча вышел из ряда и попятился к боковой двери. Гвардеец последовал за ним, не спуская с него глаз.

Когда двери за их спинами закрылись, гвардеец, все еще держа оружие в боевой готовности, прочитал Кейду короткую, но унизительную лекцию о мещанах, которые представления не имеют о своих обязанностях и понапрасну тратят драгоценное время Императора, словно он какой‑нибудь приказчик в магазине. Кейд понял, что даяние — непреложное правило для всех мещан, такое же обязательное, как выкурить косячок, если тебе его предложили. Такая незначительная мелочь, а из‑за нее он теперь еще целый месяц не сможет прийти к Императору и изложить свое дело!