– Прободение тела Христова копьем сотника Лонгина, – сказал иеромонах, перехватив взгляд Габлера. – Миниатюра из «Евангелия Рабулы», манускрипта шестого века от Рождества Христова. Копия, разумеется… Само «Евангелие», увы, не пережило земной Апокалипсис, сгинуло, как и многое другое… – Он шагнул к закрытой внутренней двери. – Подождите здесь. Никифор, забирай все рюкзаки и излучатель, и за мной!
Иеромонах и один из парней скрылись за дверью, однако Никифор почти сразу вышел, уже с пустыми руками. В ответ на вопросительный взгляд товарища мотнул головой на выход в коридор, и эта троица – Никифор, Лев и Михаил – молча удалилась. С искателями остались четверо вооруженных «братьев». Все стояли в полной тишине, и Габлер заметил, что Арамис с Кириллом не бездельничают, а внимательно осматривают помещение, что уже сделал и он сам. Это могло пригодиться. Особенно радовало то, что нигде на всем пути сюда не было видно ничего похожего на сторожевые посты. Правильно – чего бояться Хранителям на собственной базе?
Беллизонка же изучением помещения не занималась. Она с отрешенным видом рассматривала картину, изображавшую Копье Судьбы. Точнее, сцену распятия Христа.
Вскоре внутренняя дверь еще раз отворилась и в проеме возникла черная фигура иеромонаха Василия.
– Прошу вас, господа, – довольно громко и торжественно произнес он, словно какой-нибудь церемономастер… или как их там? – Патриарх Феодор и хартофилакс Мануил ждут вас!
Хартофилакс – это слово было покруче церемоно… и неизвестно что означало. И особого благозвучия найти в нем было трудно. Оно больше смахивало на какое-то ругательство: ну, все, мол, хартофилакс тебе пришел…
Габлер мысленно одернул себя и первым шагнул в дверь.
Эта комната настолько отличалась от предыдущей, что он сначала даже не обратил внимание на тех, кто в ней находился, и принялся разглядывать интерьер. Хотя, разумеется, тут же зафиксировал, кто где располагается – чисто автоматически, и на самом деле на этом не сосредоточиваясь.
Комната казалась большой… даже нет – очень большой, несмотря на то, что до противоположной от входа стены было метров восемь, и на зал она никак не тянула. Эта противоположная стена была сплошь завешена каким-то подобием тяжелой на вид розовой, со складками, материи, похожей на занавес старинного театра. Потолок тут был не сводчатым, как в коридорах, а ровным, более высоким, с тремя яркими трубками светильников. Невероятный простор комнате придавали две огромные живые картины справа и слева, каждая – во всю стену. Впрочем, только знание того, что комната находится глубоко под поверхностью планеты, позволяло определить, что это именно живые картины, а не вид, открывающийся за стеклянной стеной. Справа стоял хвойный лес – не тот, через который искатели шли к предгорью, а другой, нездешний. Огромные деревья были покрыты ослепительно белым снегом, их вершины едва заметно раскачивались на ветру, царапая бледно-синее небо в разводах перистых облаков. Солнца не было видно за деревьями, но его присутствие угадывалось, и на белой поляне лежали синеватые тени. Вот выскочил из-под растопыренных зеленых лап рыжий зверек с острой мордочкой и пушистым, с белым кончиком, хвостом – («Лиса?» – предположил Габлер), – потрусил через поляну, по брюшко проваливаясь в снег, оставляя на нем размазанные вмятины следов… Вот метнулась вдоль деревьев глазастая рябая птица с пучками перьев на голове, похожими на уши… Она смахивала на Сову из знакомой с детства арты о Винни-Пухе.
На другой стене на фоне гор разлеглась водная гладь. Горы тоже были не местными, совсем невысокими, а в прозрачной голубоватой воде медленно скользили рыбы. То ли море это было, то ли озеро… И отражался в воде зеленый берег, светило в небе солнце и плыла вдали одинокая лодка. Кто-то сидел в ней, работая веслами… Серебрились брызги… И таким первозданным покоем веяло от этой картины, что хотелось шагнуть туда, разлечься на воде, смотреть, прищурившись, в небеса и не думать ни о чем…
Возможно, это были виды той самой Сибирской России, на территории которой возникло когда-то Братство Хранителей.
И мебель в этой комнате была совсем другой – не безликий набор предметов, а настоящий ансамбль, в котором столы, кресла и массивные шкафы не только соревновались в изысканности, но и гармонично дополняли друг друга. Несомненно, все это была штучная работа, сделанная по заказу, продуманному до мелочей. Вкусу патриарха Феодора можно было позавидовать. Наверное, здесь, в этом своем кабинете, он забывал, что находится в подземелье. И воздух тут был свежим, напоенным смешанными запахами хвойного леса и водных просторов. Хотя чуткий нос Габлера все же уловил струйку, не вписывающуюся в общий фон: в кабинете едва уловимо веяло какой-то парфюмерией, которой, вероятно, пользовался патриарх. Во всяком случае, раньше, в коридорах, такого запаха не чувствовалось.