Оружие Возмездия

Пожали друг другу руки и пошли дальше служить.

Назавтра в третьем дивизионе произошло краткое, но эмоционально насыщенное совещание. Минотавр усадил перед собой сержантов, окинул их суровым командирским взглядом и заявил:

— По поводу увольнения в запас студентов. Я принял решение. Первым уволится тот, кто дольше прослужил. Всё. Вопросов нет.

Какие уж тут вопросы.

— Бляха-муха, — сказали Ракша и Михайлов. — Что теперь делать с сигаретами?!

Мы к полигону хорошо запаслись консервами и прочими расходными материалами. Пошли с Ракшой в магазин за куревом, взяли шестьдесят пачек "Космоса", подумали, деньги посчитали, добавили еще тридцать "Примы". Идем довольные с вещмешком, навстречу Михайлов топает. Тоже с вещмешком. Это нас сразу насторожило: на площадке было два магазина. А Михайлов говорит — ребята, я сигарет купил на полигон. "Примы" полсотни пачек.

Так они и отправились без меня — курить, здоровью вредить…

А пока что я лежал на кровати и смотрел телевизор.

Кровать была выдвинута в проход. По обе стороны от меня народ, разоблаченный до брюк и тапочек, скреб пол битым стеклом.

Подошел молодой штабной телефонист, фамилию которого я никак не мог запомнить.

— Шнейдер из отпуска вернулся. Передает тебе привет и говорит, что начальник связи может подписать твой обходной лист. Хочешь, пойдем сейчас со мной, я только возьму портупею для зампотыла…

Я поднялся, вытащил из шинельного шкафа сапоги. Забросил в тумбочку тапочки с эмблемой, натрафаречнной белым — серп и молот со звездой, — и стал обуваться.

Тапочки достались мне в наследство от сержанта Верчича, и я пока не решил, кому их передать дальше.

На выходе из казармы дневальный копался в свежей почте.

— Тебе есть, Олежка.

Я взял конверт, посмотрел на обратный адрес и сунул письмо во внутренний карман.

В штабе первое, что я увидел — кучу фанерных щитов из переносной ленинской комнаты. Витя Михайлов, грязный, рваный, без подворотничка, с колоритно заляпанными красной краской сапогами — настоящий армейский художник, они все так выглядят, — таскал щиты в кабинет замполита.

С коммутатора доносилась обычная деловая ругань: "Неделю связи с городом нет, трам-тарарам, да я ему, скотине, глаз на жопу натяну…". Пахло канифолью и почему-то чесноком. Высунулся Шнейдер.

— Ко мне, сержант!

Он попытался меня расцеловать, я не сопротивлялся.

— Погоди, Ген, я сначала к шефу твоему зайду.

— Три рубля гони, негодяй, за межгород!

— Получка восьмого.

Разворачивая обходной лист, на котором из пятнадцати нужных для увольнения подписей было пока только пять (одна моя), я двинулся по коридору. Дробной рысцой проскакал мимо пухлый зампотыл с диссидентской фамлией Замятин. Ослепительно улыбнулась Танька, машинистка на секретной переписке. Мелькнул в дверях топосклада изможденный непосильными трудами секретчик сержант Гизятов. Всё как всегда.

Начальник связи Бригады Большой Мощности майор Ф.З.Билалов полулежал, откинувшись в роскошном кресле, из-за которого год назад подрался с начальником штаба. Глаза майора были зажмурены. Командир батареи управления капитан Петровский, синюшный и одышливый после вчерашнего, заливал из пипетки в правую ноздрю майора лошадиную дозу нафтизина.

Вслед за мной ввалился, цепляясь бедрами за косяки справа и слева, Шнейдер, почтительно неся в вытянутых руках обширную бумагу, коряво исписанную от руки.

— Мирза письмо опять прислал, товарищ майор.

— А-а, Крумов, — Билалов принял вертикальное положение, заткнул ноздрю пальцем, громко фыркнул и зажмурился, как кот на солнцепеке. — Небось опять меня бычьим х… называет?

— Нет, теперь меня только.

— Моими словечками выражаются, — объяснил Билалов Петровскому.

Тот нечленораздельно посипел горлом и ушел.

Пару лет назад Петровского выгнали из рядов КПСС с формулировкой "за алкоголизм". Такой степени крутизны не достиг даже наш капитан Каверин, исключенный из партии вообще за пофигизм, но с какой-то обтекаемой записью в протоколе.

Оба капитана пользовались среди личного состава большим авторитетом. Их всегда слушались беспрекословно…

— А у тебя чего? — спросил Билалов.

— А у меня то, — сказал я, протягивая майору обходной, — что вам давно уже пора подписать.

— Он должен? — обратился Билалов к Шнейдеру, видимо, надеясь, что я задолжал приличную сумму, на которую можно будет подлечиться от насморка.

— Должен!

— Что должен?

— Уволиться, товарищ майор!

— Да ити ты на х…, Гена, — сказал Билалов, подмахивая бумагу. — Так, число сегодня пятое августа… Чья это ручка? Моя?

— Моя.

— Да нет же, — сказал Билалов, уставившись на ручку красными глазами. — По-моему, она моя.

— В общем-то да, но раз вы не уверены…

— И ты иди туда же, юморист, твою мать, — сказал Билалов, сунул ручку в карман и начал копаться в столе.

— Спасибо, — сказал я на прощанье и ушел в кабинет замполита.

Там сидел Михайлов и читал свежий "Ровесник". Играло радио, кругом была разбросана бумага, под сейфом красовалась батарея лимонадных бутылок. Я присел рядом. За стол замполита уселся Шнейдер, подпер щеку кулаком и уставился на меня тоскливым взором.