И все же он не спешил распахнуть дверь отеля, опасаясь быть схваченным на месте из-за возможных неточностей в документах — мало ли что могло произойти в Империи за последние девять-десять месяцев. Лучше рискнуть где-нибудь на улице, где, в крайнем случае, можно рвануть со всех ног, отбросив кейс вместе с косолапой походкой. Поэтому он просеменил мимо отеля, свернул в ближайший переулок и сразу же натолкнулся на констебля. Быстро осмотревшись по сторонам, Моури наметил пути к отступлению и обратился к полицейскому:
— Извините, я приезжий… — Моури напустил на себя придурковатый вид. — Я прибыл с Диракты.
— Что, заблудились, да?
— Нет-нет, кэп. Я в некотором затруднении… — Моури протянул констеблю удостоверение. Он был напряжен до предела и с трудом сдерживал дрожь в руках. — Видите ли, мой друг сказал мне… — Моури помялся. — Он сказал, что удостоверение недействительно, потому что здесь нет моей фотографии в… в обнаженном виде.
Полицейский сдвинул брови, что-то промычал и принялся вдумчиво изучать документы.
— Все в порядке, — сурово сказал он, возвращая удостоверение. — Ваш друг — лжец, по нему плачет веревка. Если он не прикусит язык, то вскоре окажется в Кайтемпи.
— Да-да, кэп, конечно, — испуганно протараторил Моури. — Я обязательно предостерегу его. Долгой вам жизни.
— Долгой, — коротко бросил констебль.
Моури поторопился в гостиницу и потребовал номер с ванной на десять дней.
— Ваши документы, пожалуйста, — вежливо попросил портье.
Моури небрежно подал удостоверение.
— Распишитесь, пожалуйста.
Первое, что сделал Моури, оказавшись в номере, — принял ванну. Лежа в горячей воде, он обдумывал свое положение.
Итак, он снял комнату на десять дней. Но десять дней торчать здесь — чревато, в любой момент могут нагрянуть с проверкой и, чего доброго, учинить допрос. И что с того, что у Моури заготовлены ответы на все каверзные вопросы?! «Оса» не должна подвергать себя подобной процедуре, если есть хоть малейшая возможность от нее уклониться. Сегодня у него не было времени искать лучшего пристанища, этим он займется завтра и подберет себе комнату в районе, где предпочитают не совать нос в чужие дела, а заниматься своими. Сегодня он лучше потратит два-три часа на изучение города.
Наслаждаясь сирианской кухней, ароматы которой напомнили давно забытые запахи детства, Моури подумал, что какая-нибудь другая «оса» выдала бы себя тем, что ее просто-напросто стошнило бы за столом.
Плотно отужинав, он отправился в город.
Слоняясь по вечерним улицам, Моури пристально всматривался в лица прохожих, вслушивался в разговоры, старался запомнить все, что может пригодиться. Особо его занимало настроение меньшинства — ведь никакой, даже самый авторитарный строй, невозможен без своих диссидентов, ни одна, даже самая что ни на есть справедливая война не обходится без стойких, убежденных пацифистов. И, как не бывает абсолютно безупречных генералов, так не бывает безоговорочно преданных солдат. Всегда есть горстка отщепенцев по тем или иным причинам, настроенная против войны — то ли из отвращения к убийству, то ли из-за обыкновенного страха быть убитыми. Отсюда — нежелание маршировать в ногу, неверие в победу, предчувствие поражения, разочарование в руководстве, недовольство, возмущение и так далее, и так далее. Ни одной — ни политической, ни военной диктатуре еще не удалось полностью истребить всех недовольных. И Моури не сомневался, что по теории вероятности и на Джеймеке найдется немало обиженных и оскорбленных — диссиденты, пацифисты, обычные уголовники и прочие, прочие, прочие. «Оса» не вправе забывать о них — о тех, кто не вскакивает как угорелый по сигналу трубы и не бежит сломя голову за барабанной дробью; «оса» должна использовать их, если не каждого в отдельности, то сам факт их существования.
К полуночи Моури вернулся в отель, убежденный в том, что местные власти наплодили для него достаточно козлов отпущения. Нет, никто из людей не обмолвился неосторожным, необдуманным словом, однако то и дело, в разговорах сквозило что-то недосказанное, затаенное; посторонний наблюдатель уловил бы это и за сто ярдов. Недовольные и униженные, алчные и тщеславные, аморальные и прочие — все они годились для подрывных целей «осы».
Уже лежа в постели, Моури мысленно собрал всю эту скрытую оппозицию в некую мифическую организацию Дирак Ангестун Гесепт — Сирианская Партия Свободы, назначил себя президентом, секретарем, казначеем, центральным комитетом ДАГ и удовлетворенно хмыкнул. Тот факт, что остальные члены новоявленной партии даже не подозревали о своем членстве, не были знакомы ни с уставом, ни с президентом, не принимали участия в выборах, не имел значения, как не имело значения и то, что рано или поздно Кайтемпи сама организует сбор членских взносов в виде отрубленных голов или чего-нибудь в этом роде. Палачи начнут охотиться за жертвами, жертвы — за палачами, и так изо дня в день — глядишь, и на далекой голубой планете вздохнут посвободнее.