Осада

Гуляев увидел, как поднимались на дыбы и падали кони у самого начала болота, оттуда тоже затарахтело и заплясал огонь вокруг пулеметного дула. Вся цепь милиционеров и чекистов в кустах беглым огнем крыла разбегающихся и падающих повстанцев. Те, на болоте, почти не отвечали. Многие завязли, соскочив с тропы, многие пятились, пытаясь отстреляться, но пулемет на дальнем краю холма сек и сек разбегавшиеся серые фигурки, а второй «максим» непрерывно слал очереди по тачанке бандитов.

Гуляев тоже непрерывно стрелял. В несколько секунд он выпустил три обоймы. Вражеский пулемет замолчал.

— Урра-а! — закричали в цепи.

— Молодец, мильтон! Умеешь воевать! — одобрительно сказал хрипловатым голосом Сякин.

Но Гуляев не ответил. Он слушал. В тылу на поляне творилось что-то неладное. Вскочив и перебежав пространство до пологого спуска, он посмотрел вниз. Там внизу сшиблись всадники, и в полном безмолвии, лишь изредка вскрикивая, эскадронцы и неведомо откуда взявшиеся бандиты рубили друг друга. Хрипели лошади, стонали люди, но хрип, стон и топот были странно приглушены, словно это происходило во сне, а не наяву. У подножия холма жались испуганные коноводы четвертого взвода.

— По коням! — гаркнул сзади уверенный голос.

И сразу же покатились, поехали по пятнистому склону милиционеры и чекисты. Бандиты стали заворачивать коней в сторону коноводов. Но было поздно. Гуляев сам не помнил, как он влетел в седло.

— Вперед! — ударил голос Сякина. — Дави, ребята! Даешь!

— Да-е-шь! — заревели со всех сторон. Резко ударило несколько выстрелов, и бандиты, как по команде, стали поворачивать коней.

— В угон! — закричал Сякин.

Десятки всадников помчались радужным клубком, догоняя и обгоняя друг друга. Сякин, белый, потерявший кубанку и шашку, шагом ехал навстречу Бубничу. Тот на ходу осадил, вздыбил лошадь.

— Спасибо тебе, командир!

— А ты, дурочка, боялась, — сказал Сякин, блестя глазами. — Я, комиссар, присягу один раз даю. Вот тебе моя революционная дисциплина! Видал, как мы их гоним! Видал?

Из-за деревьев возвращались всадники, ведя в поводу трофейных коней. Вся поляна была завалена трупами людей и лошадей.

— Назад надо! — сказал Бубнич, пытаясь забинтовать плечо Сякина.

— Трубач! — из последних сил крикнул тот, и откуда-то из-за деревьев труба серебряно завела сигнал сбора.

Был уже полдень, когда проводник вывел Гуляева к монастырю. Солнце поджаривало землю не с ноябрьской, а скорее, с августовской силой, снег падал и исчезал. Болота вскрылись, тяжелые испарения висели над забредшими в трясину лесами. Лишь тогда, когда облезлые купола монастырских колоколен высверкнули из-за деревьев, копыта застучали по тверди. Правда, и тут была грязь, но выцветшая трава и облетевший кустарник цепко держали землю. Палахинские болота были пройдены.

Простившись с проводником, Гуляев перевел лошадь на рысь и, проскакав мимо белых, потрескавшихся и поросших курчавым кустарником монастырских стен, выехал к первым домикам окраины. Здесь он был задержан патрулем. Пока караульцы в шинелях и двое рабочих, переговариваясь, рассматривали его документы, Гуляев смотрел на город, на слои каменных и деревянных домов с порыжелыми голыми садами, возвышавшихся один над другим. Над всеми этими пластами ослепительно горел золоченый купол Соборной церкви. Там на самом куполе мелькали точки человеческих голов.

— Проезжайте, — сказал старший патруля. Гуляев погнал коня вскачь.

По искореженной мостовой он доскакал до исполкома. У входа стояло несколько оседланных лошадей. Часовой, не сказав ни слова, пропустил его внутрь. Пробежав по коридору, он остановился у двери председателя. За дверью сшибались голоса. Он вошел.

Три человека враз повернули к нему бледные лица.

В кресле сутулился Куценко. Он смотрел мрачно. У окна на стуле пыжился в своей неизменной кожаной куртке Иншаков, он даже привстал. Военком Бражной, крупный, круглобородый, смотрел хмуро, но спокойно.

— Что? — вырвалось у Куценко.

— Разгром полный, — сказал Гуляев. — Разгром противника полный! повторил он. — Взят единственный пулемет банды. Тридцать пленных. Порублено и постреляно человек сто. Остальные рассеялись.

Иншаков вскочил и вдруг захохотал. Бражной зажмурился, и улыбка на секунду распахнула и высветила его хмурое лицо. Куценко выпрямился в своем кресле.

— Бубнич жив? — спросил Куценко, и тут Гуляева закидали вопросами:

— Как вел себя Сякин?

— Какие у нас потери?

— Настроение у эскадронцев?

После подробных ответов Гуляеву велели остаться и приступили к совещанию.

Армия Клеща обкладывала город. Батько, Охрим, ординарцы стояли на холме, прислушиваясь и угадывая во мгле движение тех или иных частей войска. Князев и Клешков, найдя по суете около холма ставку атамана, подъехали и пристроились позади. Кто-то во тьме прискакал, чавкая сапогами, полез на холм.

— Батько тут?

— Ходи ближче.

— Батько, подай голос.

— Хто будешь?

— С третьей сотни. Там наши хлопцы позаду оврага червонных накрыли. Двух узяли.

— Пусть приведут, — распорядился Клещ.

Связной молча зашагал по грязи. Потом звук его шагов утонул.