Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века

Весной 1833 года Пушкин писал в черновике письма, которое он собирался отправить опальному «проконсулу Кавказа» Ермолову: «Ваша слава принадлежит России и Вы не вправе ее утаивать. Но, собирая памятники отечественной истории, напрасно ожидал я, чтобы вышло наконец описание Ваших закавказских подвигов <…> До сих пор (пожар Москвы и бегство Наполеона) поход Наполеона затемняет и заглушает все — и одни только некоторые военные люди знают, что в то же самое время происходило на Востоке… Прошу удостоить меня чести быть Вашим издателем».

Напомню, что это было написано в 1833 году — на Кавказе в самом разгаре поднятое первым имамом Гази-Магомегом, или, как его еще называли русские, Кази-муллой, яростное движение мюридизма, идет «священная война», позади богатая событиями эпоха генерала князя Цицианова — с 1802 по 1806 год, — когда, собственно, и начались активные действия против горских народов, позади десятилетие ермоловских «подвигов» — важнейший этап в Кавказской войне, позади кровавые сражения с отрядами Кази-муллы и его гибель, уже прославился ученик первого имама Шамиль, который вскоре сам станет имамом, Кавказ бурлит уже треть века, там сложили головы тысячи русских солдат и офицеров, а весьма осведомленный Пушкин утверждает, что о происходящем там знают «только некоторые военные люди».

И он не ошибался. Малоизвестными для русского общества были не только первые годы Кавказской войны, заслоненные наполеоновскими войнами, но и все ее последующие периоды.

В 1860 году, после пленения Шамиля — до завершения войны оставалось еще четыре года, — один из знатоков и идеологов завоевания Кавказа, его участник, генерал Ростислав Фадеев писал: «Наше общество в массе не сознавало даже цели, для которой государство так настойчиво, с такими пожертвованиями добивалось покорения гор»^[1]. И в самой деле — представления даже наиболее выдающихся людей русского общества о целях многолетней изнурительной войны были довольно неопределенны. Молодой Пушкин писал в 1820 году брату Льву после поездки на Северный Кавказ: «Должно надеяться, что эта завоеванная страна, до сих пор не приносившая никакой пользы России, скоро сблизит нас с персиянами безопасною торговлею, не будет нам преградою в будущих войнах — и, может быть, сбудется для нас химерический план Наполеона в рассуждении завоевания Индии». Ни одно из этих мечтаний — кроме разве что обеспечения фланга и тылов русской армии в случае войн с Турцией и Персией — не имело реальных оснований. Ни торговля с «золотыми странами Востока», ни «химерический план» прорыва в Индию, принадлежавший изначально Петру I, потратившему на «каспийские дела» бездну средств и человеческих жизней, план, давший первые импульсы будущей Кавказской войне, не реализовались, — все это было вполне призрачно и не оправдывало того колоссального напряжения, с которым Россия вела войну на Кавказе…

Уже в пушкинские времена Кавказ, Кавказский корпус был миром, существенно отличным от жизни остальной России. Настоящие «русские кавказцы» — казаки, солдаты, офицеры, генералы, чья жизнь проходила в этом краю, составляли особый тип русских людей. При этом Кавказская война мощно влияла на жизнь России экономически — содержание Кавказского корпуса и организация быта на завоеванных территориях требовали огромных, непосильных для государственного бюджета затрат, а возвращение в Россию, рано или поздно, тысяч и тысяч людей, прошедших эту войну — с ее жестокостью, героизмом, несвойственными русскому человеку представлениями о границах и характере свободы, с ее культом имперского долга и цивилизаторской миссии, оправдывающей неограниченное насилие, — возвращение этих людей не могло не сказываться на состоянии русского общественного сознания.

Автор воспоминаний, очень важных для понимания кавказского быта и психологии, полковник Константин Бенкендорф писал: «Страна, подобная Кавказу, где место, занимаемое человеком — ничто, а сам человек — все… Зачем лишать себя этого неоценимого сокровища — „Кавказа“, который суть никто другой, как тот же русский, переделанный Кавказом… Правда, кавказцев много упрекают в том, что они составляют как бы особую партию или союз; да, это союз, но союз в лучшем смысле этого слова, союз уважаемый и благотворный, так как основанием его является глубокое знание края и любовь к нему всего того же края».