Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века

Говоря об особенном жизненном стиле Кавказского корпуса, надо иметь в виду одну его принципиальную особенность — взаимовлияние противоборствующих сторон. Об этой удивительной черте кавказской жизни с обычной своей гениальной лапидарностью сказал Лермонтов в очерке «Кавказец». Описывая превращение романтического молодого офицера в опытного кавказского служаку, расставшегося с иллюзиями, Лермонтов говорит: «Зато у него явилась новая страсть, и тут-то он делается настоящим кавказцем. Эта страсть родилась вот каким образом: последнее время он подружился с одним мирным черкесом: стал ездить к нему в аул. Чуждый утонченностей светской и городской жизни, он полюбил жизнь простую и дикую: не зная истории России и европейской политики, он пристрастился к поэтическим преданиям народа воинственного. Он понял вполне нравы и обычаи горцев, узнал по именам их богатырей, запомнил родословные главных семейств. Знает, какой князь надежный и какой плут; кто с кем в дружбе и между кем и кем есть кровь. Он легонько маракует по-татарски; у него завелась шашка, настоящая гурда, кинжал — старый бизалай, пистолет закубанской отделки, отличная крымская винтовка, которую он сам смазывает, лошадь — чистый Шаллох и весь костюм черкесский, который надевается только в важных случаях и сшит ему в подарок какой-нибудь дикой княгиней. Страсть его ко всему черкесскому доходит до невероятия».^[5]

Уже цитированный К. Бенкендорф рассказывает в высшей степени показательный эпизод: «Однажды, в одном селении, в базарный день, возникла ссора между чеченцами и апшеронцами [солдатами Апшеронского полка. — Я. Г.], куринцы [солдаты Куринского полка. — Я. Г.] не преминули принять в ней серьезное участие. Но кому они пришли на помощь? Конечно, — не апшеронцам! „Как нам не защищать чеченцев, — говорили куринские солдаты, — они наши братья, вот уже 20 лет как мы с ними деремся!“»

Эта ситуация, многократно подтвержденная в мемуарах участников войны, совершенно уникальна. Невозможно представить себе североамериканского офицера первой половины прошлого века, надевающего индейский боевой наряд или офицера-англичанина в одежде индуса. Это был особый психологический процесс, придававший особость и всей российско-кавказской ситуации. В ходе многолетней войны возникало парадоксальное ощущение родства с противником.

«Коренные кавказцы», безжалостно выполняя свой долг завоевателей, тем не менее старались трезво оценивать поведение как собственное, так и противника.

Мелетий Яковлевич Ольшевский, закончивший службу генералом от инфантерии, занимавший различные высокие должности в Кавказском корпусе в 1840–1850-е годы, писал: «Чеченцев, как своих врагов, мы старались всеми мерами унижать и даже их достоинства обращать в недостатки. Мы считали их народом до крайности непостоянным, легковерным, коварным и вероломным, потому, что они не хотели исполнять наших требований, не сообразных с их понятиями, нравами, обычаями и образом жизни. Мы их так порочили потому только, что они не хотели плясать по нашей дудке, звуки которой были для них слишком жестки и оглушительны. Чеченцы обвинялись нами в легковерии и непостоянстве за то, что они отрекались от своих обещаний и даже изменяли нам. Да были ли ясно истолкованы наши требования и были ли поняты ими как следовало? В свою очередь, не имели ли права чеченцы обвинять нас за то, что мы, русские, сами были нарушителями заключаемых с ними условий. Чеченцы укорялись нами в коварстве и вероломстве, доходивших до измены. Но имели ли мы право укорять целый народ за такие действия, о которых мы трактовали не со всем чеченским населением, а с десятком чеченцев, не бывших ни представителями, ни депутатами».

Ольшевский писал свои воспоминания уже закончив кавказскую службу и трезво оценивая ее уроки. Но тем не менее это признание возможной правоты противника, правомочности разных подходов к ситуации — важнейший элемент миропредставления «кавказцев», который постепенно становился все более весомым и в эпоху Барятинского в значительной степени определил гибкость его политики и конечный успех.