Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века

Камни с обрушившейся горы лежали величиною в добрую саклю; под тенью их мы отдыхали и закусывали. С привала начали подыматься на крутую гору, поросшую густой и высокой травой. Две полковые лошади не могли идти дальше и их бросили на дороге на произвол судьбы. Взойдя на гору, версты две или три мы прошли по ровной дороге, но потом опять пошел спуск, опять подъем на каменистую белую гору, из утеса которой в подставленное каменное корыто бил фонтан чистой, холодной ключевой воды. Влево от фонтана виднелся аул Че, или Шогода, а вокруг него шли прекрасные поля, засеянные хлебом. Вообще места, через которые мы проходили, были богаты и хлебами, и огородами, видневшимися почти возле каждого аула. Вечером мы спустились в Мочокское ущелье и присоединились к стоявшему там отряду. Палаток не разбивали, а расположились, в холодную ночь и на сильном ветру с снеговых гор, на открытом воздухе.

28 июля, вторник.

Резкий бой барабанов разбудил нас перед рассветом, вероятно часа в 2 ночи. Холод был невыносимый. Я бегал, прыгал и всеми силами старался как-нибудь согреться, но ничто не помогало, и только взошедшее солнце, заставшее нас еще на месте, согрело меня своими лучами. Пошли опять в гору, хотя и отложе предыдущей. С вершины ее открылась огромная зеленая равнина, которую жители называли хунзахским наибством. Кроме главного аула Хунзаха, бывшего некогда столицей аварских ханов, по всей плоскости, в разных местах ее, были рассыпаны небольшие аулы. Вся равнина представляла собою сплошное хлебное поле, и только небольшое озеро посреди ее с своими ручейками оживляло хоть немного общий однообразный вид. Вокруг, насколько хватало глазу, не было ни одного дерева; даже кустарник не рос на этой местности. Отсюда же виднелась и тилитлинская гора, называвшаяся иначе «Чемодан», вероятно, по причине сходства ее с чемоданом. Правее ее лежал аул Тилитль, замечательный по штурму Фезе в 1837 году^[357]. Подошва этой горы была окаймлена большими, хорошими садами. Говорили, что аул сильно укреплен. Но вот мы и на дне долины и идем между отличными хлебами, вышиною в пояс. Среди хлеба попадаются полосы, засеянные турецкими бобами; бобы уже поспели, и солдатиков так и подмывает нарвать себе в карманы, но строгий надзор дежурных умеряет их пыл, и они сдаются на слова, что горцы теперь замирились с нами и могут «жалиться» по начальству. Пройдя мимо Тануса, мы проследовали прямо к аулу Гоцолох. Аул Танус производил очень хорошее впечатление чистотой и целостью своих саклей, которые были при всем том не лишены и красоты; особенно мне понравилась в нем мечеть. Пройдя аулы Гоцолох, Ахатлю и миновав в стороне расположенный аул Сивух, мы окончили этим хунзахскую равнину и стали опять подыматься в гору. Сивух был один из немногих аулов, который не подвергался разорению Шамиля за свою приверженность к нему. В нем жил малолетний хан аварский, чудом уцелевший от злодейской руки Шамиля при покорении им Аварии. Случилось это вот каким образом. Шамиль с своими приверженцами напал на аварских ханов, живших тогда в Хунзахе; не имея сил ему сопротивляться, они, конечно, все были перерезаны, но в это время одна из жен хана была беременна и, по законам мусульманским, ее нельзя было убивать. Забыл ли Шамиль об этом или не считал малютку, появившегося на свет, опасным для себя, только родившийся потомок хана остался в живых и проживал и поныне с своею матерью в этом ауле. Пройдя несколько верст по горе, мы увидели груды массивных камней, казавшихся развалинами аула; к нашему удивлению, из-за этих камней показался человек, за ним другой, третий… Конечно, это горцы, и на них ведет нас генерал! Но, подойдя ближе, мы различили красные воротники: это были апшеронцы, вышедшие раньше нас из ax-кентского лагеря и расположившиеся биваком за природными каменными завалами. Нас разместили на площадке, выше апшеронцев, а немного спустя к нам подошли наши вьюки; однако разбивать палатки запретили. По обыкновению, с наступлением вечера дневной жар сменился очень холодною ночью, а дров не было совсем вследствие безлесья. Роты покупали хворост по баснословным ценам: за охапку хвороста, уложенного в виде вьюка на ишаках, платили от 1 руб. 20 коп. до 1 руб. 60 коп.

Князь А. И. Барятинский. Литография.

29 июля, среда.