Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века

Со вчерашнего утра идем. Уже стало светло совсем, а мы еще спускаемся; день настал, а мы все идем, но уже не по камням, а по песку. Духота страшная, к потному телу пристает пыль, живот от голоду подводит, а мы все идем да идем. Наконец спустились к реке. Лошадей развьючили и расположились биваком; я взял у маркитанта осетинского сыру и, закусивши им с сухарями, расположился отдохнуть, как вдруг слышу горнисты играют генерал-марш. Что за причина? Только что пришли — и опять идти, отдохнувши всего полчаса! Солдаты уже засуетились, приготовляясь идти, как в это время большая партия чисто одетых мюридов приблизилась к биваку и спросила, где генерал. Из любопытства я пошел к палатке генерала Ракусы, которую собирались уже снимать, и ждал что будет. Подъехав к генеральской палатке, они остановились; несколько удальцов, быстро соскочив с коней, разостлали бурку и с подобострастием сняли с лошади почтенного старца лет шестидесяти. Одетый в черкеску темно-синего сукна, он имел большую красную бороду и повязку на голове с длинным концом сзади, который отличал его от всех остальных мюридов. Он сел на бурке, поджавши под себя ноги, и послал доложить о себе начальнику. Генерал Ракуса, не желая уронить своего достоинства, приказал просить старца к себе в палатку. Несколько человек сейчас же взялись за бурку и на ней с особенной осторожностью и любовью перенесли почетного гостя в палатку. Тут Ракуса поздоровался с ним, усадил его в своем походном стуле и, угощая чаем, вел разговор через переводчика. Генерал прекрасно знал туземный язык, но церемония с переводчиком была необходима, так как в глазах восточных народов она придает переговаривающемуся лицу особенную важность. Этот старец был Кибит-Магома, ученик и зять Шамиля, проживавший в неприступном ауле Тилитль. Считаясь в Дагестане высокою духовною особой и пользуясь любовью и привязанностью народа, Кибит-Магома был хотя и строгим, но справедливым начальником и не стеснялся иногда сносить буйные головы правоверным, если они этого заслуживали. Находясь в подчинении у Шамиля, он часто, если по обстоятельствам дела требовалось, не только не слушал Шамиля, но шел вразрез с его требованиями. Шамиль долго точил на него зубы, наконец не вытерпел и засадил в яму, где Магома и просидел несколько лет. Теперь, когда Шамилю пришлось круто и горцы потеряли к нему всякий страх, они выпустили из ямы Кибит-Магому. Последний в отместку Шамилю склонил горцев отложиться от него и принести покорность русскому правительству. Это обстоятельство было очень важно для нас: только благодаря ему нам так легко далось взятие и ахкентских высот, где мы не потеряли ни одного солдата, и дальнейшее движение в глубь нагорного Дагестана. Кибит-Магома по окончании переговоров вышел из палатки и, прощаясь очень величественно с генералом, просил выдать ему свидетельство на повиновение себе Аварии. Свидетельство было дано, но когда прочитали его, Кибит-Магома заметил, что лучше было бы вместо выражения «повиновались» написать: за ослушание он, Магома, имеет право резать им уши и головы. Ракуса засмеялся и приказал написать другое. Кибит-Магома удовлетворился и, посаженный своими приближенными на лошадь, торжественно уехал. С места отдыха мы потянулись вдоль левого берега Аварского Койсу; наш батальон шел в авангарде. Пройдя около 2 верст, приблизились к небольшому аулу Голотль. Здесь дорога переходила на правый берег реки через висячий мост, устроенный на тонких перекладинах. По обеим сторонам его, на обоих берегах, были выстроены высокие башни, сквозь которые проходили ворота. Через эти-то ворота нам и надлежало пройти, чтобы перебраться на ту сторону. Мост под нами так качался, что мы ожидали каждую минуту, что он провалится, особенно когда переходила артиллерия. Пронесся слух, будто жители устраивают засаду и нам будет плохо; во всяком случае, когда авангард, пройдя мост, остановился, приказано быть готовым к перестрелке. Мы ждали, пока весь отряд с вьюками перешел на правый берег реки, но все было спокойно; видно, горцы окончательно решили покориться: даже в такую удобную для них минуту нападения не было. К вечеру мы добрались до подошвы тилитлинской горы и остановились у реки. Начиная от перехода через висячий мост нас стал мочить проливной дождь, и чем дальше, тем сильнее, иногда с градом, так что, придя на ночлег, мы до ниточки промокли. Вьюки с палатками еще не прибыли, а тут, по обыкновению, с вечера наступил холод, от которого зуб на зуб не попадал. Наконец-то, когда уже совсем стемнело, явились вьюки, нам разбили палатки и мы стали греться чаем. Сегодня 6 лошадей с вьюками слетели в пропасть, в том числе лошадь моего товарища, прапорщика Бегановского, который так и остался без вещей.

1 августа, суббота.