Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века

И так, я думаю, что не преувеличил, а скорее уменьшил вероятную сумму доходов, определив ее в 20–25 тысяч рублей ежегодно. Но это, разумеется, про людей, не искавших наживаться вполне противозаконными средствами; что же до командиров неразборчивых, жадных, то их доходы могли быть гораздо больше. Примером таких хищников можно выставить одного современника Геймана, у которого наконец полк и был отнят за излишнюю заботливость о личных интересах в ущерб казенным. Я не назову этого господина, но расскажу некоторые из его шуток. Во-первых, у него в полку было до 600 человек женатых солдат, и эти люди состояли на совершенно барщинном положении. Они три дня в неделю работали на полковника, а три дня — на себя; на службу же вовсе не ходили, кроме времени больших военных движений, когда наезжал из Ставрополя граф Евдокимов. Рано утром их поднимали и отправляли кого рубить дрова, кого пилить доски, кого строить дома, кого сеять, кого жать, кого молотить, кого шить и т. д. Многие отпускались на линию для заработков, то есть на оброк, особенно в летнюю рабочую пору. А как эта пора совпадала с сезоном лихорадок, то бывали случаи, что роты в сказанном полку высылали на службу не более 25 человек, иногда даже 18, что наконец и обратило внимание главнокомандующего. Зато, прокомандовав три с половиною года полком, хозяин-полковник вывез с Кавказа, как говорили, 120 000 рублей. К доходам от солдатских работ он умел присоединять экономию от сокращения числа подъемных лошадей, так что роты в походе у него постоянно возили продовольствие на собственных артельных тройках. Были «экономии» и от сделок с комиссариатом на солдатском сукне, сапожном товаре и проч.

Кубанские казаки. Рис. Т. Горшельта.

Но этот скопидом еще не являл всех хищнических доблестей, свойственных современным ему отцам командирам. Я позволю себе привести, опять-таки не называя имен, двух других артистов, которых подвиги выходят из ряда вон. Один из них, получив в Ставрополе все годовые вещи на 5-и батальонный полк, остановил их, не довезя до полковой штаб-квартиры верст 50, в одной станице, и в Ставрополь послал извещение, что вещи прибыли. Вслед за тем он сжег свой полковой цейхгауз и послал эстафету, что вследствие приключившегося пожара, сопровождаемого сильным ветром, все полученное сгорело прежде, чем успело быть употреблено в дело и даже официально принято. Назначено было из Ставрополя следствие, которое …ну, разумеется, ничего не открыло, хотя вся окрестность знала, в чем дело. Казне пришлось отпустить вторично обмундирование на целых 5000 человек. Вероятно, подражая той же смелой идеи, но в то же время желая уразнообразить ее, другой полковник-хозяин, позднее, в 1862 году, «утопил» свои годовые вещи в Кубани, предварительно испросив у начальства позволение доставить их водным путем, под предлогом, что сухопутная перевозка за 200 верст дорога. Граф Евдокимов получив известие о казусе, только улыбнулся и сказал: «Ну, наконец …ский полк получит сукно моченое!», а выдать новое обмундирование на полк все-таки пришлось.

Рядовой Севастопольского полка. Рис. Т. Горшельта.

Тяжело, удушливо одно воспоминание об этих вещах, из которых последнее имело место как раз в то время, когда я приезжал на короткое время в Ставрополь летом 1862 года. Каково было стать свидетелем подобных «предприятий», да еще знать, что без сочувствия к ним, более или менее деятельного, всякая служебная дорога была заперта, — это пусть судят другие. Я же с величайшею охотою оставляю эту позорную летопись фактов, составлявших изнанку Кавказской войны, и возвращаюсь к лицевой ее стороне.