Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века

Я сейчас упомянул о горском рыцарстве. Оно проявлялось во многом, хотя бы, например, в честном держании условий о перемириях, не говоря уже о прославленном их гостеприимстве. Они, например, были сконфужены, что при выдаче за выкуп одного пленного русского семейства забыли спавшего ребенка и не знали, как без стыда для себя передать его родителям. Нужен был совет «просвещенного» европейца Лапинского, чтобы они решились на наглость: просить дополнительного выкупа. К англичанам они чувствовали неодолимое отвращение и презрение, потому что те в 1851–1855 годах покупали у них кое-какие предметы за фальшивую золотую монету. Оттого-то они никогда и не прибегали к ним за помощью, даже отвергали ту, которая предлагалась английскими консулами из Требизонда^[388]. Турки им были более по душе, во-первых, как единоверцы, во-вторых, нередко как родственники, потому что многие черкесские семейства имели дочерей в константинопольских гаремах, а самое главное, в-третьих, потому что и турок как горец был натурою простою, честною, неиспорченною цивилизацией. Армяне, без которых горцы во многих случаях не могли обходиться, были вполне презираемы ими, как гнусные торгаши. С нами они дрались, но уважали нас и, переходя в русское подданство, всегда охотнее повиновались нашим начальникам, чем лицам одного с ними происхождения. Граф Евдокимов умел пользоваться влиянием, которое оказывали некоторые почетные черкесы, русские подданные, на их соотечественников в горах; но он никогда не допускал, чтобы эти люди становились начальниками вновь покорившихся горцев: те не стали бы их слушаться.

Ввиду этого ясно, что при покорении западного Кавказа борьба шла не столько с могущественным врагом, сколько с трудноодолимою местностью. Как только был придуман верный способ одолевать эту местность, борьба обратилась в ряд непрерывных успехов для нас, и притом с гораздо меньшим, чем прежде, пролитием крови. «Всмотритесь поближе в эти лопаты, мотыги и топоры, — говорил Евдокимов горцам, — ими я вас покорю». И покорил. Для борьбы с топором, который прорубал просеку в вековых лесах, с киркою и лопатою, которые пролагали полотно проезжих, экипажных дорог, у горца не было средств. А тут еще введение в наших войсках дальнобойного нарезного оружия, которое и простую войну делало слишком нерасчетливою для самых храбрых горных джигитов, и вот они наконец склонились пред нами, после слишком полувекового сопротивления, не пытаясь искать побочных средств для продолжения его.

Впрочем, виноват, в самый последний период борьбы с нами у закубанских горцев появилось одно из этих побочных средств, именно четыре нарезных орудия, присланных им англичанами из Требизонда. Консул наш в Батуме или в самом Требизонде уведомил об этом генерала К-ова, а тот поспешил сообщить графу Евдокимову как нечто зловещее. «Ну, слава Богу, — сказал граф, — наконец закубанские войска получат хоть дивизион нарезной артиллерии…» Из России ее в 1863 году доставлено еще не было, а две отправленные пушки утонули на Волге…

К этим кратким заметкам о горцах Закубанья и их отношениях к нам мне остается еще присовокупить, что часть тех из них, которые изъявили полную покорность России, состояла даже на государственной и именно военной службе, в силу того же принципа, который доставил англичанам целую армию сипаев^[389] из Индии и осуществляется у нас доселе в Дагестанской области. Из мирных горцев Закубанья, как поселяемых по левому берегу Кубани, так и живших на Лабе, на Ходзе и пр., был сформирован особый Лабинский конно-мусульманский дивизион, которого главное назначение было доставлять нашим войскам проводников во время их движений в горах.

Именной указатель