Она тщательно сложила это послание и отдала его капуцину.
— Лагравер непременно будет здесь завтра к вечеру, — сказала она. — Отдайте ему эту записку тотчас по его приезде. До тех пор берегите это письмо, как зеницу ока. Слышите, никто, кроме Мориса, не должен читать его, или вы погибли. Слышите ещё, если письмо не дойдёт до адресата, то вы опять-таки не останетесь в живых!
Никола Грело, совсем растерявшись, принял письмо, которое представляло ему смерть в двух видах, и положил его на живот возле благодатного бланкета, на который возлагал все свои надежды. Яд и противоядие лежали рядом в его боковом кармане.
— Камзол и штиблеты работника фермы, — приказала Валентина.
Грело ей показал и то, и другое на каменном столе, куда он положил эти вещи, вернувшись.
— А Урбен? — спросила она.
— Заперт в своей комнате... Его можно принять за мёртвого.
— Он пробудет в этом бесчувственном состоянии двенадцать часов и ещё долго, после того как проснётся, будет чувствовать непреодолимую слабость. Примите меры, чтобы он не мог ни выйти, ни общаться с кем бы то ни было до моего возвращения сюда.
— С большим удовольствием, — ответил с живостью толстяк. — Более прежнего я избегаю встречи с де Тремами. Комнатка этого молодца под самой крышей. Единственное окно этой комнаты закрывается по желанию крепким ставнем с замком. Дверной замок тоже как в каземате.
Три лёгких удара в дверь сарая снаружи покрыли внезапной бледностью одутлые щёки дома Грело.
— Во имя Вакха! — залепетал дрожащим голосом капуцин. — Кто в этот час ночи может пробраться во двор, если не сам нечистый... или какой-нибудь мошенник, чтобы помочь Урбену... Не отворяйте! Не отворяйте!
Но Валентина, которая услышала тройной стук, уже раскрывала одну половинку двери.
Маленький старичок с нахмуренным лицом вошёл в бывшую капеллу. Грело успокоился. Он узнал Дорна, угрюмого домоправителя Бренского замка.
— Половина первого, — сказала ему Валентина, прислушиваясь к бою молотка нивелльского жакмара, который раздавался по всему городу. — Вы точны, мэтр Дорн.
— Точен настолько же, насколько вы точны в платеже, — ответил корыстолюбивый фламандец.
— Вы можете заслужить от меня ещё несколько свёртков луидоров.
— Як вашим услугам.
— Вы вернётесь в замок тем же путём, каким пришли.
— Да, через подземелье.
— Вы с утра должны ждать возвращения полковника де Трема в его полк.
— Но он под арестом в Огене.
— На рассвете он будет освобождён. От моего имени вы попросите позволения говорить с ним наедине. Вы скажете ему, что около полуночи Морис Лагравер вернулся в замок, что он хотел известить полковника о своей удачной поездке в Динан и в Маастрихт, но что он не мог его ждать. Он вас спросит, почему. Ответьте ему, что мадемуазель Валентине угрожает насильственным похищением её дядя, дом Грело.
Тут краснолицый капуцин побагровел, чуть не задохнулся и, наконец не выдержав более, вскричал:
— Чего же вы хотите, в самом деле, чтобы эти дикие звери растерзали меня на куски, если отыщут?! Не довольно ли того, что этим проклятым де Тремам открыли всю правду относительно моих доносов, вам надо ещё меня и оклеветать? Нет! Я не знаю вина, которое сделало бы меня способным перенести такой беззаконный поступок. Я просто искупительная жертва! Я...
— Приор, если вы пойдёте по пути, указанному мною, вы получите приорат, если отступите назад, вы будете повешены, — коротко перебила его поверенная кардинала. — Мэтр Дорн, ваш рассказ полковнику вы будете продолжать следующим образом. Устроив так, что мессир Норбер отдан под опеку и узнав, что его племянница искала убежища в Брене, вы сообщите, что дом Грело находится в окрестностях замка вместе со слугами Красного Рака. Он выжидает удаления полка де Трема для исполнения своих планов, так как мадемуазель Лагравер тогда не будет иметь защиты. Вследствие чего мессир Морис тайно увёз сестру в другое место, о чём известит полковника после... Хорошо ли вы запомнили весь этот рассказ?
— Я повторю его слово в слово и по прошествии года за один луидор, — кивнул мэтр Дорн. — Всё, что запечатлёно золотом в моей памяти, становится незабываемым. Но я могу заполировать его и непроницаемым слоем скромного молчания.